Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги вели - страница 34

Вдруг он опустил руки, быстро повернулся на одной ноге и с важным видом остановился перед нейшлотскими властями, которые не успели еще отдохнуть от восхождения своего на вершину высокой башни. Комендант выступил вперед и подал рапорт. Не развертывая его, Суворов быстро спросил:

– Сколько гарнизона?

– Семьсот двадцать человек, – отвечал комендант, знакомый с лаконизмом своего бывшего начальника.

– Больные есть?

– Шестеро.

– А здоровые здоровы?

– Все до одного.

– Муки много? Крысы не голодны?

– Разжирели все.

– Хорошо! Помилуй Бог, хорошо! А я успел у вас помолиться, и крепость посмотрел, и солдатиков поучил. Все хорошо, аминь! Пора обедать… Есть чухонская похлебка?

Бургомистр объяснил фельдмаршалу, что обед приготовлен в городском доме. Суворов быстро повернулся и скорыми шагами пошел с башни. Все отправились за ним почти бегом. Он еще раз обошел ряды солдат и, оборотясь к коменданту, приказал выдать им по чарке водки. Заметно было, что Суворов в хорошем расположении духа и всем доволен. Наконец он напомнил еще раз, что пора обедать, и сел в катер.

Между тем бургомистр уехал вперед и сделал все нужные распоряжения, так что обед в городском доме был уже совершенно готов, и водка стояла на особом столике. Знаменитый гость не хотел сесть в приготовленную для него коляску: от пристани до самого городского дома шел пешком, в своем сером балахоне, и на приветствие народа приподнимал беспрестанно обеими руками свою широкополую шляпу. Костюм его возбудил в городе общее удовольствие.

При входе в городской дом он спросил полицейского солдата, который не хотел пустить его к бургомистру. Солдата отыскали. Он был в отчаянии. Суворов весело мигнул ему и сказал по-чухонски:

– Можно видеть господина бурмистра? Я по делу!

Солдат молчал, с трепетом ожидая решение своей участи.

– У, какой строгий! – сказал Суворов, обращаясь к свите. – Помилуй Бог, строгий! Не пустил чухонца, да и только!.. А можно видеть господина бургомистра?

Бедняга молчал по-прежнему. Суворов опять подмигнул ему, вынул из кармана серебряный рубль и отдал солдату.

* * *

Занимаясь устройством крепостей, однажды Суворов поручил одному полковнику надзирать за работами на новых укреплениях.

За недосугом или за леностью полковник передал это поручение младшему по рангу. Приехав осматривать работу и найдя неисправности, Суворов выговаривал полковнику, который в свое оправдание обвинял подчиненного. «Ни он и ни вы не виноваты», – отвечал Суворов. При сих словах потребовал он прут и начал сечь свои сапоги, приговаривая: «Не ленитесь, не ленитесь! Вы во всем виноваты. Если б вы сами ходили по работам, то этого бы не случилось».

* * *

Помощником Суворова при постройке крепостей в Финляндии был инженер генерал-майор Прево-де-Люмиан. А известно, что Суворов если полюбит кого, то непременно называл по имени и отчеству. Так и этот иностранец получил от Суворова наименование Ивана Ивановича, хотя ни он сам и никто из его предков имени Ивана не имели. Это прозвище так усвоилось генералу Прево-де-Люмиану, что он до самой кончины своей всем известен был и иначе не назывался как Иваном Ивановичем.

* * *

Встретив однажды жида, Суворов остановился и сказал своим спутникам: «Вот и с еврейским пятисотным полком сражался я под Прагою и положил всех на месте, кроме осторожного их полковника Гиршко, который весьма благоразумно оставался в Варшаве и оттуда командовал. Жив ли он? – спросил Суворов, обратясь к жиду, но, не дождавшись ответа, поскакал, присовокупив: – Напрасный вопрос. Я знаю, что он животолюбив».

* * *

Герцог де Полиньяк приходит в Варшаве к Суворову и велит тотчас о себе доложить. Занятый делами и желая дать ему почувствовать такую нетерпеливость, Суворов не выходит более часа из своего кабинета. Вдруг выбегает с криком, нагнувшись, придерживая свой живот: «О, проклятая колика! Она на час задержала вас, как мне это больно».

В продолжение разговора Полиньяк плюнул в платок. Тут отскочил от него граф, начал опять кричать, харкать, плевать на пол. Прошка тотчас подал чистый платок герцогу, а заплеванный взял в мытье. Подполковник Тищенко начал окуривать его курилицею со всех сторон. Равнодушная при этой церемонии неподвижность Полиньяка столь понравилась графу, что они после сблизились.

* * *

После взятия Измаила Суворову подвели редкую лошадь, которой не было цены, и просили принять ее в память знаменитой эпохи, но он отказался, сказав: «Нет, мне она не нужна. Я прискакал сюда на донском коне, с одним казаком. На нем и с ним ускачу обратно».

Тогда один из генералов заметил ему, что теперь он поскачет с тяжестью новых лавров. На это Суворов отвечал: «Донец всегда выносил меня и мое счастье».

* * *

За взятие Суворовым города Туртукая без ведома и воли главного начальника отдан был он фельдмаршалом Румянцевым под суд. Вот как выразился об этом событии сам Суворов:

«Рим меня бы казнил. Военная коллегия поднесла доклад, в котором секретарь коллегии не выпустил ни одного закона на мою погибель. Но милосердие Великой меня спасает. Екатерина пишет: «Победителя судить не должно». Я опять в армии на служение моей спасительнице».

* * *

Генерал К. представил Суворову семилетнего своего сына, крестника Суворова, мальчика избалованного, резвого, который начал прыгать и скакать по стульям. Отец начал его унимать, а Александр Васильевич уговаривать отца: «Оставь его, пусть шалит и резвится. Это меня тешит. Скоро, скоро поблекнет этот золотой без золота возраст, при первом звуке слова «этикет». Тогда прощай невинная простота и веселость младенчества».