Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга первая - страница 78
Луиза, к его радости, наконец-то окинула бравого швейцарца тем мимолетным, оценивающе-охотничьим взглядом, которому всякая женщина, ходят такие слухи, обучается еще во младенчестве. Надо сказать, швейцарец выглядел очень даже неплохо, и д’Артаньян определенно мог считать, что у него стало одной заботой меньше…
– Что же, если господин Страатман не побрезгует гостеприимством бедной вдовы… – произнесла она тем тоном, который следовало бы назвать мурлыкающим, если бы речь не шла о безутешной вдове, только что потерявшей любимого мужа.
– Он-то? – воскликнул д’Артаньян, развивая успех. – Два что вы! Он, говорю вам, сам уговаривал меня рекомендовать его вам! Вы только взгляните на него – бедняга оцепенел и онемел от радости, узнав, что вы согласны принять его на квартиру! Ведь так, друг мой?
– О да! О да! – воскликнул швейцарец, всерьез опасаясь получить под ребра локтем в третий раз. – Я несказанно рад, мадам Бриквиль…
– Что ж, в таком случае я вас покидаю, – заявил д’Артаньян и быстренько проскользнул к лестнице.
Войдя к себе, он застал Планше почти в таком же расстройстве чувств, в каком сам пребывал совсем недавно.
– О сударь! – радостно воскликнул бедный парень, вскакивая. – Я уж думал, долгонько вас не увижу, а то и никогда, вы, когда уходили с теми гвардейцами, заверяли, что беспокоиться не стоит, но вид у вас был не самый веселый… Надеюсь, все обошлось?
– Хочется верить, Планше, хочется верить… – сказал д’Артаньян, глубоко вздыхая. – Ну-ка, быстренько собирай вещи. Слава богу, у нас с тобой их не особенно много, так что повозка не понадобится.
– Совершенно верно, сударь, все уместится в хороший узел… Я его без труда унесу или лучше – увезу на муле… Мы что, переезжаем?
– Вот именно.
– Позволено ли мне, сударь, узнать, куда?
– Не особенно далеко, – сказал д’Артаньян. – На улицу Могильщиков.
– А зачем?
– Планше! – грозно нахмурился д’Артаньян. – Хороший слуга не задает хозяину таких вопросов!
– Простите, сударь… Мне просто было интересно.
– Порой, любезный Планше, жизнь требует от нас молча повиноваться чужим распоряжениям, – сказал д’Артаньян, смягчившись. – Так что собирайся незамедлительно, а я пойду оседлаю коня, чтобы дело шло быстрее…
Направляясь в конюшню, он увидел, что Луиза, стоя на том же месте, оживленно беседует с бравым швейцарцем, – а Страатман, уже немного освоившись, крутит усы, пожирает очаровательную хозяйку откровенными взглядами, вообще ведет себя непринужденно. Конечно, Луиза держалась чопорно, как и положено свежеиспеченной вдове, – но успевший ее неплохо узнать д’Артаньян сразу определил, что гвардейский усач уже занял место в ее сердце.
Они даже не заметили д’Артаньяна, хотя он прошел буквально в двух шагах. Простаку-швейцарцу, столь неожиданно обретшему свой матримониальный идеал, это было простительно, но вот Луиза… Гасконец ощутил мимолетный, но крайне болезненный сердечный укол. Он вспомнил все, происходившее меж ним и Луизой, – и никак не мог понять, отчего она во мгновение ока стала к нему безразлична. Это было, по его мнению, обидным и несправедливым.
В ту пору он был слишком молод и не знал еще, с какой легкостью женщины отрекаются от былых привязанностей – молниеносно, бесповоротно и бездумно-жестоко…
Глава двадцать четвертая
Письмо, которое попало не по адресу
Картину, представшую взору любого беззастенчивого зеваки, вздумавшему бы заглянуть в распахнутое окно одной из комнат на втором этаже дома номер одиннадцать на улице Могильщиков, иные наши читатели, уже составившее свое мнение о д’Артаньяне, могут посчитать откровенным вымыслом автора, – а господа Бернажу, Страатман и другие из той же компании, наоборот, счесть вполне реальной, но свидетельствующей в первую очередь о том, что их подозрения оказались абсолютно верными и бедняга гасконец окончательно повредился рассудком либо твердо решил бросить военную службу и вступить в какое-нибудь монашеское братство…
В солнечный майский день, около двух часов пополудни, кадет роты рейтаров Королевского Дома д’Артаньян сидел у окна и читал книгу.
Именно так и обстояло, каким бы удивительным это ни показалось кое-кому. Д’Артаньян прекрасным майским днем сидел у окна и читал книгу.
Однако, поскольку мы находимся в лучшем положении, нежели любой прохожий, и можем заглянуть в суть вещей и явлений, следует немедленно внести несколько немаловажных уточнений.
Во-первых, гасконец был человеком слова и свято держал данные госпоже де Кавуа обещания. Во-вторых, книга эта представляла сбой не ученый трактат или философические опыты господина де Монтеня – это был любимый д’Артаньяном "Декамерон", раскрытый сейчас на том месте, где гасконская дама силой своего остроумия превращала короля Кипра из бесхребетного в решительного.
В-третьих, что опять-таки немаловажно, улица Могильщиков не могла предоставить тех развлечений, к которым приохотился было д’Артаньян в прежние дни. Как и говорила госпожа де Кавуа, это был приличный и благонамеренный район – чересчур уж благонамеренный.
Населяли его почтенные парижские буржуа, те, кого через пару сотен лет немцы будут именовать филистерами. Жизнь их напоминала движение отлаженной часовой стрелки, изо дня в день совершающей свой нехитрый и заранее заданный путь по циферблату. Настолько, что гасконец, проживший здесь неделю, уже мог заранее предсказать, когда появится на улице ювелирных дел мастер Лавернь с супругой и племянницей и в какую сторону они направятся; когда вернется домой из лавки оружейник Ремюз; когда пойдет в трактир на углу шляпник Дакен и когда он оттуда вернется – и не ошибался ни разу.
