На пути Орды - страница 110
– Садится некогда, – объяснил Николай. – Я беру вот такой пакет… Ну, например, «Вермишелевый суп с грибами», стакан воды…
Демонстрируя, Аверьянов надорвал пакет, высыпал содержимое в рот, разжевал и запил…
– Вот и позавтракал!
– Дай попробую! …А что? Здорово!
– И главное, печь топить не надо.
– Ну, а хрустит-то как радостно, как сучья во рту… И рот горит! Верно, запить требуется! Попробуйте, ребята!
– Да-а-а! Всю жизнь бы ел! Пакетики!
– Только я бы молоком запивал!
– А можно вот это съесть, во – «Суп-пюре из креветок»… Ага! Во чудо-то! По виду пыль, а вкуснотища – не устоять!
– Дай мне-ка пыли!
– А тут и грязь вон есть…
– Баклажанная икра.
– А это?!
– Кабачковая икра.
– А ведь совсем говном не пахнет, – на, понюхай!…
– Чудны дела твои, Господи…
– Слушай, Коль, а креветки – это что?
– Креветки?
– А пюре – это растет и стряхивают или его ловить мешком надо?
– А может, дробить-высушивать?!
– Тихо! Уже сбили воеводу нашего. Ты лучше нам скажи, что такое «суп»!
– Вы чего, суп не знаете? Жидкое блюдо. В обед едят, первое, в миске или в тарелке подают…
– В тарелке?
– Ну, в чугунке…
– Жидкое?
– Жидкое.
– Щи, борщ, затируха… Это знаем. А суп… Непонятно!
– А вот скажи, Коля, я вот этой бражки густой две кружки большие выпил, – красная, рот обжигает… а не берет! Почему?
– Это не брага. Это кетчуп был. Чили. Острый.
– Почему «острый»? Как каша жидкая, красная.
– Острый – в смысле перец… Знаешь, что такое перец?
– Не знаю…
В глазах у всех царило оживление с недоумением пополам.
Внезапно, с какой-то тяжелой тоской, Николай почувствовал, как это много: семьсот шестьдесят лет… Как рассказать им про помидоры, про картошку, которые Колумб доставит сюда, в Старый Свет, еще только лет через триста… А что такое коньяк, виски, газировка, – «вода с пузырьками»? Оливки, маслины, каперсы, спаржа… Как объяснить, почему цветная капуста – белая, а не пятнистая, если они не знают ни перца, ни шоколада, ни селедки, ни шпрот… Килька в томатном соусе загадка втройне: килька сама по себе – это же не пескарь, соус томатный и банка, в которую спряталась вся эта закуска. Как объяснить, почему она спряталась? Это черепаха такая – железная, – а ее тело, мясо, еда у нее под железным панцирем, внутри? Хорошее объяснение… Да только кто видел здесь черепаху? Ничего не объяснишь!
– Татарин!!!
Слава Богу, это был не столько татарин, сколько монгол. Кулинарный разговор прервал заросший и грязный, как трубочист, Бухай, тот самый ордынец, пойманный у озера.
Тот самый, которого Игнач имел неосторожность напоить «смирновкой»…
Услышав звуки пиршества и до боли знакомые голоса – Аверьянова и Игнача, – Бухай немедленно нарисовался в дверном проеме княжеской горницы.
– Пьем, други? – спросил Бухай почти без акцента. – Сами пьем, Бухая обносим?
– Ох, до чего ж ты грязный! – запричитали женщины.
– А что он вообще-то здесь делает? – удивился Коля. – Я был уверен, что он давным-давно к своим ушел.
– Ну, что он, дурак, что ли? На сеновале живет… Где-то кормится… И постоянно выпимши… Откуда берет – загадка!
– Давай-ка, Бухай, выпей вот, закуси, только в сторонке, – а то уж не мылся давно ты, гляжу…
– Да и давай к своим потихонечку, в лес…
– А то что-то ты загостился-то в Берестихе…
– Пора и честь знать!
В ответ Бухай вдруг разразился по-татарски длинной жалостливой фразой, в ответ на которую Аверьянов кивнул головой – с пониманием…
– Что он сказал?
– Сказал, что он – сын большого монгольского князя, и сказал, что если его отец увидит, до чего он себя тут довел, то с него с живого сдерут кожу…
– Ну так пусть тогда остается, – вздохнул кто-то из женщин. – Бухайка не вредный. Весь двор мне вчера подмел, дров натаскал…
– А ты ему, поди, медовухи-то и налила…
– Ну да уж, медовухи! Бражки довольно с него!
– Понятно. Праздник у нас, Бухай…
– Праздник, – кивнул тот в ответ, соглашаясь.
– Твоих друзей… Все поле ими устелили…
– Не друзья, нет! – отмахнулся Бухай. – Алтай-друзья… Отец – Алтай-Саян. Там друзья… Эти – нет… Никогда Бухаю друзьями не станут!
– Почему?
– Ка-чев-ники! – с безграничным презрение объяснил Бухай. – «Варо-вать! Варо-вать! Варо-вать!» Мой народ пастбищ баран пасет, – горам-долинам! А Батый, как Коля-старлей говорит, работать не хочет, всех крышевать хочет. Дань брать, отмазку. Бандюган называется.
– Ну, мы так и подумали.
– Что пить-то будешь, Бухай? «Метаксы» хочешь?
– Бухай «смирнов» пьет. Слеза. «Метакс» – моча верблюжий, вижу. Прости, друг!
– «Смирнов» так «Смирнов», – не жалко. Ну? Все налили? Я предлагаю выпить за Игнача!
– Да, молодец! Подсобил нам, что и говорить!
– Как ж ты, Игнач, догадался пчел на них натравить? – восхищенно спросил кто-то.
– Их много, подумал, а пчел у меня в сто раз больше…
– Но пчелы ж – только напугают…
– Ну нет, – ответил Игнач. – Сто штук ужалит – смерть. А в шею, в голову и пяти десятков довольно станет.
– Голова!
– Не страшно-то было тебе, перед самыми рожами их проскакать?
– От страха и скачешь быстрее… – дипломатично ответил Игнач.
– Герой! – похвалил Глухарь, не тая восхищения в голосе. – Что глаза-то прикрыла? – спросил он Олю, одну из девушек, спасенных Жбаном и Шилом.
– Медов давно не пила, так в сон и клонит!
– А ты спляши! Сбрось сон-то!
Девушка встала и тут растерялась: без музыки…
– Музыка есть! – Коля достал из-за скамейки гитару. – Рояль в кустах…
