«По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Ти - страница 49
Я снова моргаю.
«…из магазина. Дашка все ныла, не хотела идти домой, а я все тянула ее и тянула, а сейчас думаю – зря, потому что бомбежка началась как раз, когда мы были около дома, и осколком Дашке оторвало ручку»…
По лицу что-то течет. Я подношу руку к лицу, вытираю слезы. Я плачу, и мне не стыдно того, что на меня смотрят мои бойцы. Я думаю, настоящему Олегу, на месте которого я сейчас, тоже не было бы стыдно. Мужчины не плачут? Фигня! Есть такие случаи, когда не зазорно плакать и мужику, и этот – как раз из таких. Люди на войне грубеют? Еще одна ерунда! По-моему, в огне, в грязи, в воде как раз сильнее проявлялось именно то человеческое, что было в каждом из нас. Конечно, люди бывают разные, но я именно о тех, кто имеет право называться человеком.
«А я, папочка, – мне стыдно писать об этом, но я, вместо того, чтобы спасать Дашку, потеряла сознание. Нас обеих подобрали и отвезли в больницу, но я две недели не могла прийти в себя. А потом, когда пришла, мне не сразу разрешили тебе писать.
Папочка, миленький, мы с Дашкой тебя очень-очень ждем! Отомсти фашистам за маму и бабушку, и за всех остальных советских людей, и за Дашкину ручку, и возвращайся с победой! Мы тебя будем ждать! Нас взяла к себе тетя Надежда, ты ее не знаешь, она из больницы. Она очень добрая, но ты, папка, все же возвращайся скорее. Любящая тебя дочь Ольга».
– Товарищ капитан, что, плохие новости? – простодушное лицо Тосеньки выглядит обеспокоенным, короткие бровки сведены вместе. Откуда ей набраться такта, девчонке этой – ей от силы лет восемнадцать, а то и меньше.
– Хорошие, – отвечаю я. – Мои дочки нашлись. Они живы.
И пускай это сто раз не мои дочки, а капитана Губского, мстить фашистам буду я. Наталья Нефедова. И за Губского, за то, что ему пришлось пережить, и за его девчонок, и за своего не вернувшегося с войны прадеда, и, как написано в письме, «за всех советских людей».
Мы вошли в город с севера около полудня, выбивая засевших буквально за каждым камнем, за каждым кустом фрицев. Где-то левее наша артиллерия вступила в схватку с танками противника; где-то совсем рядом наши освобождали лагерь военнопленных, а мы рвались вперед, стремясь выбить, выкинуть фашистов из города.
Стрекочущий пулемет; бледный, сосредоточенный Ягор; Максуд промакивает ему лоб – у самого Ягора заняты руки. Падающие фигурки – немцы сопротивляются отчаянно, но им это не поможет, на этот раз – нет, сегодня Псков будет освобожден.
– Давай направо, – велю я.
В известной мне истории немцы, засевшие в руинах завода «Выдвиженец», положили много наших, и обойти их с фланга не представлялось возможным, потому что в развалинах вокзала, на пути флангового обхода, тоже засели немецкие пулеметчики. Сейчас, в этой реальности, у нас появился шанс прорваться.
А вот и завод.
– Заряжай! Огонь! Заряжай!
После второго залпа все смолкло; пехотинцы сперва несмело, поодиночке, а потом все решительнее поднимались в полный рост; воздух разрезало громкое «ура!».
Вот и славненько. Сколько десятков жизней мы сейчас спасли? А то, что завод порушили окончательно, так ведь человеческие жизни стоят много больше, чем здание.
– Дуй, Василий, к вокзалу.
Высокие оконные проемы – наверное, раньше здание вокзала было красивым. А сейчас это – просто руины. Груды битого кирпича, из которых огрызаются MG-42. Классный пулемет, между прочим. Наверное, лучший пулемет Второй мировой. Эх, будь аналогичная «Танковому клубу» игра, в которой можно было бы «подселиться» в пилота, первое, что я бы сделала, так это разбомбила заводы Маузер-верке и Густлофф-верке, а еще лучше – фирму «Гроссфус» еще до того, как на ней стали выпускать этот пулемет. Пускай бы фрицы повоевали с MG-34! Впрочем, эти мысли больше бы подошли девочке лет пятнадцати, а не такой взрослой тетеньке, как я.
– Василий, давай поближе.
Против такой брони, как у нас, MG-42 ничего не могут. Поэтому стрелять из пушки мы пока не будем, хватит и пулемета.
– Ягор, подготовься к стрельбе.
– Товарищ командир, давайте один раз лупанем! – просит заряжающий. – Тут все равно уже рушить нечего – одни каменюки копченые.
А ведь он прав. Можно экономить снаряды и проторчать тут кучу времени, а можно, быстрее сделать дело и направиться туда, где еще нужна наша помощь.
Я киваю.
– Верно, Максуд. Заряжай!
Железнодорожное полотно разрушено, причем настолько, что быстрому восстановлению не подлежит: шпалы перерублены, костыли вытащены, а кое-где на насыпях воронки такой глубины, что аж подпочвенными водами заполнились. Но, ни хрена: назло всем, будет восстановлен город Псков, один из самых древних городов России, город, из которого происходила княгиня Ольга…
– Командир!
Ягор сует мне шлемофон. Ну, конечно, я поступила, как неразумный мальчишка (или все-таки девчонка?), позабыв, что я – командир роты. Экипажи ждут приказа. И я отдаю его:
– Продвигаемся к восточному берегу Великой.
Нам снова предстояло форсировать реку. Только Великая – это не Смотрич, ее вброд не перейдешь.
Первыми переправлялись десантники. Сотни, наверное, полторы. Ах, оказаться бы на их месте! Лучше переправляться с помощью набитой соломой плащ-палатки под шквальным пулеметным и минометным огнем, чем стоять на берегу, кусая губы, и понимать, что ты ничего, абсолютно ничего не можешь сделать. Хотя почему – ничего? Кто сказал – ничего?!
– Ягор, передай приказ. Пулеметчикам приготовиться к стрельбе…
Вон он, голубчик, засел в полуразрушенном кирпичном здании на том берегу. Ну, недолго, радость моя, тебе куковать осталось. Про себя загадываю: если первой же очередью… Додумать не успеваю: вражеский пулемет замолкает. Вот и ладненько.
