Назад в юность - страница 73

— Андреев! — Воскликнул Максимов. — Ты где должен быть, ты должен учить токсикологию, а не по кабакам шляться. Нет, ты только посмотри! — Обратился он к Капитонову. — Стоило мне уехать, и этот кадр уже в кабак собрался.

— Наш человек. — Сказал, покачиваясь, полковник Капитонов. — Не служа, службу понял.

Но тут их внимание привлекла моя жена. Оба офицера подобрались и хищно уставились на смутившуюся Аню.

— Андреев представь нам свою спутницу. — В приказном тоне сказал Максимов.

— Дмитрий Иванович, это моя жена Аня, тоже студентка нашего университета.

Выражение охотников за прекрасным полом у моих преподавателей уменьшилось, и они наперебой стали целовать вконец засмущавшейся Анне руки и сыпать комплименты. Но тут, к нашему счастью открылись двери ресторана и мы гурьбой влетели в него. Здесь оба полковника, подмигнув мне и подняв большие пальцы вверх, наконец, нас оставили.

А мы сидели, долго смеялись и говорили, что можно годами жить в большом городе и не увидеть знакомых. А тут в другом городе с трехмиллионным населением в первый же день в ресторане встретить своих преподавателей с занятий, которых ты сбежал.

На следующий день мы благополучно вернулись домой. К чести Максимова надо сказать, что он даже слова не сказал, о том, что встретил нас в Питере. Только, как то раз высказался в плане того, что Андреев сумел найти красивую и преданную женщину, а это дорогого стоит.

Приближалась весна было начало мая, когда я пришел домой к родителям и обнаружил, что в гостях сидит мой тесть Борис Васильевич. Они оба с отцом были изрядно под шафэ, да и моя мама тоже не отставала. Праздновали они приближающийся день победы. Когда я зашел в комнату Борис Васильевич доказывал моему отцу:

— Нет Алексеич ты не прав, молодежь нынче не та.

Вот я, например, в сорок четвертом ушел на фронт, я в полковой разведке был, сколько этих б…ь , еб...х гансов на себе обосранных приволок. Мне, что медали были нужны, да мне это на х… не надо. Я за страну воевал. А теперь, они что воевать пойдут, да я когда услышал, что этот Никитка Сталина из Мавзолея вытащил, у меня все внутри перевернулось. А молодежь она ведь на это смотрит и думает, что так и надо. Ну ладно Леня воевал, хер знает кем он там был, но все-таки на фронте. А за ним очередь стоит этих уе...ков, которые войны не нюхали, к чему они нас приведут?

— А вот и мой зятек пришел, ну расскажи-ка мне Серега, как ты будешь Родину защищать?

Но тут вступил в беседу мой отец:

— Слушай Васильич, я тебя уважаю, но надо и край знать, ты, что на моего сына бочку катишь, ты что думаешь, он Родину не пойдет защищать. Ты смотри лишнего не говори. Тут Борис Васильевич, хоть и не очень трезвый понял, что уже хватил лишнего, заявил:

— Ты что Лексеич, да мой зять классный мужик, я сразу увидел. Уж если он меня не зассал, когда я с ним по-мужски начал говорить, это да. Меня ведь, когда я злой, все стороной обходят, уважают.

Но мой батя уже не мог успокоиться:

— Нет Васильич, ты моего сына за чмо не держи. Он и тебя, хоть ты и разведчик в пять секунд вырубит. И вообще, что ты на молодежь наехал, давай лучше накатим за Победу еще по одной.

Тут уже вступила в разговор моя мама:

— Ну-ка мужики заткнулись, мы такую дату отмечаем, а вы тут ругаетесь не по делу.

Но Борис Васильевич все не успокаивался:

— А вот скажи мне зятек. На какой х… в ты в партию вступил. Тебе, что там маслом намазано.

Тут уж оба моих родителя не выдержали:

— Да ты, что Боря думаешь, что мой сын ради привилегий туда пошел. — Ласковым тоном спросила мама.

От этого тона Борис Васильевич сразу встрепенулся и заявил:

— Ой да не обращайте внимания, я тут по пьяни вам всякого наговорю, все путем.

Я решил исправить положение и сев за стол потихоньку начал петь:

Дымилась падая ракета,
Как догоревшая звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.


Он не забудет, не забудет
Атаки яростные те,
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.

Тут подключился и бас Бориса Васильевича.

Над нами мессеры кружили
И было видно словно днем,
Но только крепче мы дружили
Под перекрестным арт-огнем.

И к нашему дуэту присоединился отец, по его щекам текли редкие слезы, но он не вытирая их продолжал петь.

И мы дружно допели песню, и затем уже спокойно проводили моего расчувствовавшегося тестя.

Летом 1968 года я после сдачи экзаменов продолжал работать в больнице, проходил практику, и по-прежнему уделял много времени учебе, кардиология и психология снились мне уже во сне. Я даже пропустил новость о вторжение наших войск в Чехословакию совместно с странами членами Варшавского договора, потому что практически не читал газет и не смотрел телевизор. Привлек меня к этой теме отец, когда я вечером зашел к ним. Он только что оторвался от телевизора и с возмущением стал рассказывать о предателях чехах, которые не оценили, то, что мы сделали для них. Я разумеется не стал говорить отцу о том, что во время войны чехи благополучно клепали оружие для вермахта, и ничем особо не высказывали своего недовольства. И что сейчас не только американские агенты и бывшие капиталисты недовольны существующим строем, но и народ. А только сказал, что наши войска вместе с болгарами и поляками быстро наведут в Чехословакии порядок. И с тоской подумал:

— А ведь мне еще два года учиться. И пока мое воздействие на окружающее ограничивается, похоже, только изменениями в судьбе близких мне людей.