Не убивай - страница 68

сильным страшным ураганом вершины превращались в яростную белую

пену, для того чтобы пошуметь и превратиться в тихие воды.

Весь род людской можно разместить в одном большом городе. Влияние

сынов Адама равно ничтожному тонкому слою почти невидимой

поверхности над земным шаром. Так будет всегда и человеку никогда не

удастся выйти из этой волны, тончайшей плоскости, сжатой между правдой

и ложью, богатством и бедностью, властью и добродетельностью,

убийством и рождением, бесов и ангелов. На создание этой хрупкой сферы, противоречащей всему мысленному шалмесером против хаоса, голода и

смерти, отдаются неимоверные силы, энергии звезд, любовь и первые

154

154

крики новорожденного, для того чтобы человек произнес свое главное

слово между небом и землею. И когда ты присваиваешь себе то, что тебе не

принадлежит, упрощаешь своей простотой более сложные и нравственные

существа, меря всех одним заскорузлым аршином, эта тончайшая сфера

истончается, упрощается, там появляются нравственные дыры, ведущие к

деградации, повальному пьянству и порокам. И лишь возвращение себя к

внутреннему нравственному императиву, моральному идеализму,

очищению себя от внутренних преступлений может восстановить

остановить разрушение тончайшего слоя жизни.

«Не убивай», - думал полковник. «Ведь сама смерть, наказав себя

жесточайшим образом, убивает в себе жалость и изощренно, беспощадно

казнит прекрасных земных существ. Человеческие же массовые убийства

или выхолащивания многоукладности жизни, всегда приводит в конце

концов к необратимым последствиям, которые не удается восстановить

даже богам. Нельзя быть одним единственным элементом и им строить

Вселенную. Мир построен на многих многоуровневых компонентах.

Попытка овладеть смертью равна поползновению приватизировать власть

всего мира. Это всегда приводит лишь к горькой тщетности.

Часть II

Уже во второй половине дня вместе с Томасом они добрались до

Вюрцбурга. Поплутав час на такси вдоль автобана, они нашли аккуратный

домик дяди Розенберга. Полковник нажал кнопку звонка. Молчание.

- Сколько ему лет? - поинтересовался Томас.

- Девяносто шесть, - буркнул дукс.

- Ду бист шванц, - злобно процедил Томас. - Пойдем.

- Подожди.

Они посидели минут десять на крылечке, болтая ногами. Тишину наконец-

то прервал щелчок и хриплый кашель. Старческий трескучий голос

протяжно на «о» произнес:

- Розенберг.

- Это сосед с улицы Кирова, - проблеял полковник моложавым голосом по-

русски. - Я из деревни.

- Я тебе говорил, сам ты шванц, - широчайшей счастливой улыбкой

осклабился дукс, обратившись к Томасу.

Наконец-то из полутемного коридора появился онкедь Розенберг.

- Рона!

От радости дукс так крепко обнял дядю Розенберга, что у того что-то

сильно хрустнуло и перехватило дыхание.

155

155

- Рона, ты всегда был засранец.

Полковник понял, что онкель Розенберг, во-первых, ни шиша не видит и во-

вторых, что его единственная идентификация - это Рона. Поэтому дукс

решил не рассеивать аллюзии. В детстве Рона был светлой головой, с

чувством юмора, творческой личностью. Он был первым в деревне, кто стал

поедать мясо сусликов, живших у него за огородом. Рона вывел грызунов, потчевая соседей втемную. Однажды поздно ночью пришел он весь в

крови. Лилька, увидев его в свете луны, остолбенела:

- Я человека убил, - сказал Рона.

Она рухнула в обморок.

Сбежались соседи. Выяснилось, что Ронка измазался кровью курицы. Сосед

дядя Розенберг устроил тогда ему показательное телесное наказание.

Мужчины сели на кухне. Дядя Розенберг с трудом поставил чайник в

зашторенной полутемной кухне.

- А как Сашка Штейнбрехер?

- Растолстел.

- А Веберы?

- Эти оба померли.

- А правда ли, что Кок на генеральной репетиции напился так, что вся

деревня чуть не сошла с ума, слушая всю ночь речетатив известной

булгаковской пьесы?

- Было!

- Дядя Розенберг, я по делу.

Старик налил всем по чашке чаю и вывалил из пачки горочку вкусных

кренделей с шафраном.

- У вас есть в Германии родственник, который много знает о Нибиру.

Помоги с ним встретиться.

Дядя Розенберг изменился в лице, долго молчал, а затем трескуче

захихикал.

- Это сказки.

- Ну ладно, мы пойдем.

Дядя Розенберг вытащил толстые круглые очки и вдруг посерьезнел. Он

стал разглядывать внимательно этих пацанов.

- А ты же не Рона.

- Друг Роны.

- Ты русский?

- Китаец!

Дядя Розенберг хихикнул.

- А это кто?

- Томас, - невесело процедил дукс.

156

156

- Чего он молчит?

- Да немец он, из Мюнхена.

- Шванцленгеры,- кашлянул шкелет.

Немцы перешли на родной невозможный мюнхенский диалект, загоготав и

шипя звуками «ишь» и «ищъ».

- Ну что, пойдем!

Друзья откланялись и выскочили на крыльцо. Невозможно дурманяще

цвели акации и неторопливо летали шмели, как толстые бутузы. Они уже

было стали закрывать искусствоведческую крошечную калитку, как вдруг

снова услышали неповторимый голос дяди Розенберга, похожий на старую

скрипку с одной струной. Оба снова нырнули в темень, где пахло дустом и

синими банками алое вера против боли.

- Я вам помогу.

*

Полковник и Томас стали выпаливать, перебивая друг друга, свои идеи.

Причем Томас сыпал длинными словами, типа

«херцкрайслауфвидербелебунг», а полковник тщетно пытался упростить его

речь с фрагментарным народным немецким.

- Да я особенно в науке не очень-то разбираюсь, - сказал дядя Розенберг. -