тень на обороте - страница 115
Я поднял голову. Собравшиеся вокруг сельчане, как по команде, шарахнулись, но продолжали глазеть, кто с жадным любопытством, кто злорадно, кто с опаской. Не двинулись с места только хорошо одетый молодой господин, постукивающий хлыстом по бедру, насупленный староста Хабур и смотревший исподлобья, бледный Лино.
— …весь в крови-то измазан… — констатировали в толпе с ужасом и восхищением. — Не иначе кровь хотел выпить…
— Ну что, погань, — лениво и без особого интереса произнес обладатель хлыста, — готов ли ты признать, что являешься оборотнем и не далее, как сегодня утром убил моего любимого крестокрыла?
Судьба едва не убитого мальчика его, похоже, не занимала.
— Я маг, — возразил я твердо. — Прибыл только вчера. Охотился за оборотнем вместе с этим вот парнем. Вашего крестокрыла…
— Он лжет! — вдруг отчаянно закричал Лино. — Он теперь станет изворачиваться, лишь бы выгородить себя! Он скажет, что это я оборотень, или мой несчастный брат, или ты, Бьехо! — он ткнул рукой в веснушчатого молодца, обнимавшего вязанку хвороста.
— А чего я-то? — веснушчатый крепче прижал вязанку и трусливо отступил. Люди вокруг него раздались в стороны.
— Ты кровью испачкан.
— Так я ж помогал тебе нести оборотня до деревни… — растерялся туповатый Бьехо. Веснушки разом выцвели на побелевших скулах.
— Я и брат видели, как этот человек перегрыз глотку крестокрылу! — напряженно заявил Лино. — И пил из его жил!
Так, теперь понятно, отчего кожа на моем лице словно коркой стянута и зудит. Надо думать, предусмотрительный Лино для достоверности испачкал меня кровью погибшего зверя.
— Неважно, — со скукой вмешался господин с хлыстом. — Этот чужак убил моего крестокрыла. Нож принадлежит ему, люди видели… Верно, люди?
— Верно! — подтвердили не слишком стройно.
Господин кивнул удовлетворенно.
— Ну, а способ отличить оборотня давно известен. Огонь всех очищает. Оборотень в огне вывернется из своей шкуры и станет тем, кто он есть по сути… Ну, а если пришелец и впрямь уважаемый маг, невесть зачем убивший дорогого скакуна, то небось с огнем он совладает… Не так ли? — Господин насмешливо улыбнулся мне. Край его плаща, испачканный в грязи, шевельнулся, демонстрируя узор. Тот самый, что я уже видел на плаще всадника-невежи.
— Руки развяжите, — мрачно потребовал я.
— Ага, конечно! — возмутился староста Хабур. — Сейчас развяжем, а ты как обернешься невесть кем!..
— В огне веревки сгорят, — господин в плаще тщательно поправлял отворот перчатки. — Успейте воспользоваться.
— Ой, — испугались в толпе, — а может, его цепями прикрутить?
— Или костылями приколотить?
Какие, однако, предприимчивые здесь селяне…
Оцепеневший, словно выдохшийся Лино подпирал забор поодаль, ссутулившись и обхватив плечи руками. Почувствовав мой взгляд, он дернулся, поднимая подбородок. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Лицо Лино было выстывшим, серовато-белым, как отсыревшая известка, губы крепко стиснуты. Он отвел глаза.
Я попробовал пошевелить хотя бы пальцами, наблюдая, как опасливо движется ко мне селянин с факелом. Медленно, робкими шажками, и лишь после того, как очередную порцию ускорения ему придадут доброхоты. Как ни шатко он шел, мне все равно не успеть — пальцы онемели, выгнутое тело не слушалось. А ждать, когда и впрямь сгорят веревки, немыслимо…
Внутренне я заметался. Вот уж не ждал такого нелепого конца. Из пламени выбраться не удастся даже Оборотню, если он связан.
Зажмурившись, я попробовал сосредоточиться и обернуться… Потеплел амулет… Нет, это все вокруг потеплело от вспыхнувшего огня. Потянуло бесцветным, вкусным дымом от хорошо просушенного хвороста. Забегали трескучие искорки. Волосы на голове подняло согревшимся воздухом…
Я отчаянно дернулся, но лишь невыносимо заломило руки. Огонь подбирался к ступням, мелькали язычки пламени сквозь ветки. Скрутились в трубочки уцелевшие сухие листья, рассыпались пеплом.
И вдруг…
— Прекратить! — гаркнули издали. — Немедленно прекратить!
Треск искр заглушил нарастающий топот.
Вдоль улицы неслись на крестокрылах всадники. Сквозь струящийся, уже замутненный сизой поволокой воздух, через пробивающийся кашель я мельком различал завертевшуюся вокруг меня карусель. Кто-то из всадников, спешившись, сбивал огонь. Кто-то разгонял и без того бросившихся врассыпную поселян. Кто-то (знакомый) внушительно говорил господину с хлыстом и старосте: «…приказ Ковена… задержать опасного преступника… могущественный маг…»
— Могущественный, говорите… — с внятным презрением повторил хлыстоносец. — Ну, раз приказ…
Веревки ослабли, но не потому, что сгорели, а потому что сквозь, не на шутку разогревшееся, дымное марево, окутывавшее меня, прошел свирепый, взъерошенный блондин и рассек путы кинжалом.
— Скучал? — усмехнулся победно Малич.
— Невыносимо… — с чувством ответил я, выбираясь из кучи разоренного хвороста и с новым ощущением хватая такой невероятно чистый воздух.
* * *
Почти четырнадцать лет назад терроризировавший деревню оборотень не добил последнюю жертву. Напал на прачку, возвращавшуюся из замка баронессы Пригоры, но то ли вспугнул его кто, то ли ослеп полузверь от собственного безумия, однако оставил он еще дышащую женщину в лесу. Она выжила и через девять месяцев родила мальчика. Оборотень оказался не только кровожадным, но и похотливым. Мать ненавидела плод своего чрева всем сердцем. Неудивительно, что новорожденный оказался непривязанным к нашему миру, узор его плавал, способный стягивать реальность в одном месте, комкая и выворачивая в другом… Вот такие дети и становятся оборотнями, умея превращаться в зверей, в предметы или в чудищ. Лишь бы фантазии хватило… И если и является причиной этому укус оборотня, явного или мнимого, то лишь косвенно.
