тень на обороте - страница 128
Бурая, тусклая поверхность под ногами раньше была землей, но теперь походила на замерзшую болотную воду.
— Ты хочешь идти через императорские земли? — Илга, помедлив, все же догнала меня и зашагала рядом.
— Этого еще не хватало, — с чувством отозвался я. — Пойдем в обход.
— Но там же… — голос ее дрогнул. — …там живые острова. Туда нельзя.
— Можно.
— Я не пойду.
— А куда ты денешься?
— Не пойду!
— Уговорила. Оставайся здесь.
— Ты не понимаешь…
— Как раз я понимаю. Дрейфующие острова не опасны.
Днем. А вот ночью… Шипение и глухой, осыпающийся стук мы расслышали издалека, еще в сумерках. Ветер нес запах сырой земли, камней и озона. Перейти с одного островка на соседний, дождавшись, пока они сблизятся несложно. Сложно распознать все еще живых и иногда агрессивных, способных рывком уйти из под ног. А еще сложно в темноте верно оценить расстояние от одного островка до другого.
Треск, шорох, плеск воды… Острова ворочались в сумерках, словно встревоженные животные.
Я выпустил из сомкнутой горсти отогревшийся «вечный» фонарь. Жидкий свет плеснулся на камни и стек в щели почти бесследно. Ближайший плоский гранитный блин крошечного островка терся о берег, наползая и сразу откатываясь с волнами.
— Я первый. Держись поодаль, если что — успеешь перескочить.
Ну, конечно! Так она и послушалась. Хорошо хоть пятки не отдавила… Лишь спустя какое-то время, я вдруг подумал, что, возможно, девушка вовсе не демонстрирует несносный нрав, а просто страшится отстать и остаться на этом коварном пути в одиночестве.
Протянув руку в темноту, я через несколько секунд почувствовал, как в мою ладонь легла мокрая и горячая, тонкопалая ладошка. Вцепилась крепко и доверчиво.
…Небо непроглядно и черно, вода лишь чуть темнее земли. Ориентироваться можно разве что на едва различимую белесую кайму пены. Маленькие, три шага в поперечнике, кусочки суши сменялись довольно обширными территориями, которые приходилось пересекать бегом. На один из таких мы приземлились почти в полной темноте, уже привычно ориентируясь на стук, шорох и плеск. И дружно замерли, встревоженные.
— Земля мягкая, — вдруг заметила Илга упавшим голосом.
И пахнет тухлым. Я затеплил потухший фонарь и обмер. Земли под ногами не было вовсе. Казалось, что мы стоим на сплошном, слежавшемся месиве черных, толстых жил.
— Островной паук… Идем по краю очень тихо. Может, и не заметит.
Ага, как бы не так!
Почти сразу же слева темнота грузно зашевелилась, вытягивая долгие, бесчисленные суставчатые конечности. Мы с Илгой припустили со всех ног, не разбирая дороги. Добежали до кромки, прыгнули, не задумываясь, наугад. Я крепко приложился коленями о выступ. Слева плюхнуло и шумно плеснулась вода…
— Держись! — вылавливать в неразличимой, взбаламученной воде бьющуюся девушку оказалось непросто.
Из ночи нам вслед огорченно таращился обделенный паук.
— Наконец-то! — восторженно выдохнула Илга, когда треск и скрежет остались позади.
Не сговариваясь, мы решили, что упадем прямо здесь, на блаженно неподвижном берегу, укрывшись под соснами, друг возле друга. Пусть хоть сто погонь или пауков заходят к нам огонек. И слушают, как пережитое напряжение и эмоции рвутся из нас обоих нескончаемым потоком слов:
— Давненько я столько не бегал…
— Помнишь, как я чуть в яму не угодила?..
— Любой мог промахнуться в такой темнотище…
— Спасибо, что вытащил… Зато ты не удержался на той перемычке…
— Да кто ж знал, что она такая хрупкая! А как мы рыбу приняли за камень?..
— Так сгоряча же… А ты…
Темнота звенела от наших голосов, таяла фрагментами, когда фонарь, переходил из рук в руки: вот тут вытянутая ложбина, заросшая подсохшей, жесткой, как щетина травой; вот ствол длиннющей сосны, подножье которой засыпано колким ковром желтых игл; вот три валуна подставили ветру покатые спины, можно воспользоваться их защитой и развести костер. Благо, что у Илги отыскалась кремниевая зажигалка (не иначе из запасов Эллаи), а уж хвороста вокруг было навалом.. Полетела наземь, влажно шлепаясь, одежда. Сначала прытко, потом…
— Отвернись, — резковато потребовала Илга, внезапно спохватившись и комкая пальцами подол едва не стянутой сгоряча сорочки. Длинные, босые, зарозовевшие от огня ноги под обтрепанным полотняным краем неловко переступили.
— Ты, кажется, уверяла, что северяне непосредственны, как звери, — хмыкнул я, тоже раздумав расстегивать ремень на штанах. В конце концов, я не так уж вымок.
— Я же попросила отвернуться!
— И кстати, куда подевалось такое трогательное «ваша милость» или «милорд»? Впрочем, можно было ограничиться и простым «пожалуйста».
— Да пожалуйста! — холодно заявила она и рывком сняла рубашку. — Раз ты еще не нагляделся!
Я невольно усмехнулся. Даже не знаю, с чего тянуло дразнить ее по пустякам.
— Просто не хотел лишний раз поворачиваться к тебе спиной. Мало ли что у тебя на уме.
Она насупилась и, целиком завернувшись в свою непромокаемую куртку, устроилась поодаль, не глядя в мою сторону. Трещал огонь, въедаясь в непросушенный хворост. Попавшие в жар иголки белели и скручивались колечками. Клубилась за нашими спинами тьма.
— Илга… Как тебе удалось выжить? Там, в озере?
Девушка некоторое время молчала, выпростав из-под куртки тонкую, белую руку и вороша золу, подобранной веткой, чтобы взбодрить заскучавший огонек.
— Ты связал меня ненастоящими веревками, — наконец нехотя произнесла она, пряча голову в ворот заскорузлой от соленой влаги куртки, как в черепаший панцирь. — Они распались, как только я попала в воду. Озеро на Старокоронном губит любую магию. А плаваю я очень хорошо, даже когда холодно. На севере народ закаленный.
