���������������������� �������������� - страница 2

ния: Епиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, Еван-

гелие. — Это и для всех бы нужно». В это время Толстой, по свидетельству его секретаря Н. Н. Гусева, много читал

китайских философов.

В письме к Г. А. Русанову 28 февраля 1888 г. Толстой

вновь возвращается к той же мысли: «Вопрос в том, что

читать доброе по-русски? заставляет меня страдать укорами

совести. Давно уже я понял, что нужен этот круг чтения, давно уже я читал многое, могущее и долженствующее вой-

ти в этот круг, и давно я имею возможность и перевести и

8

издать, — и я ничего этого не сделал. Назвать я могу: Кон-

фуция, JIao-дзы, Паскаля, Паркера, М. Арнольда и мн. др., но ничего этого нет по-русски».

Хотя замысел большого философского произведения от-

носится к середине 1880-х гг., искания нравственной прав-

ды и смысла жизни отразились еще в ранних дневниках, которые Толстой вел с 1847 г., и проходят через всю его

жизнь. Ошибочным представляется довольно широко рас-

пространенное мнение, будто нравственно-религиозные тен-

денции характерны лишь для позднего периода творчества

писателя. Еще более неправомерно существовавшее в про-

шлые десятилетия противопоставление художника Толстого

великому мыслителю Толстому.

Не было двух Толстых, как не было двух Гоголей — ав-

тора «Ревизора», «Мертвых душ», с одной стороны, и «Выб-

ранных мест из переписки с друзьями» — с другой. Подлин-

ный писатель, особенно классик, тем и велик, что его на-

следие являет собой целостность художественного и

идейного, которую современники не всегда могут понять, а

последующие поколения не всегда хотят пересмотреть ут-

вердившуюся точку зрения.

Толстой постоянно пытался осознать и определить по-

нятие Бога. Летом 1906 г. он заносит в свою записную книж-

ку, которой обычно пользовался как черновиком для даль-

нейших записей в Дневнике: «Есть ли Бог? Не знаю. —

Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона и называю Богом». А 16 октября

1906 г. он формулирует эту мысль еще более отчетливо:

«Богом я называю в своей цельности то, что я в ограничен-

ном состоянии сознаю в себе».

Но это лишь одна сторона вопроса. Вера (и не только

религиозная) — важнейший принцип всего мировоззре-

ния Толстого. Вера — это в то же время страстная убеж-

денность в идеалах добра и справедливости, которые ле-

жат в основе всякой толстовской мысли. Со всей опреде-

ленностью выражено это в записи на 2 января в «Круге

чтения»: «Одно из самых грубых суеверий есть суеверие

большинства так называемых ученых нашего времени о

том, что человек может жить без веры».

9

Христианство было и остается основой развития рус-

ской культуры. Именно «вера» для Толстого — это позна-

ние смысла жизни чрез Бога. В той же записи на 2 января

Толстой поясняет: «Сущность всякой религии состоит толь-

ко в ответе на вопрос, зачем я живу и какое мое отношение

к окружающему меня бесконечному миру. Нет ни одной

религии, от самой возвышенной и до самой грубой, кото-

рая не имела бы в основе своей этого установления отно-

шения человека к окружающему его миру».

Учение Толстого вызывало немало ложных трактовок, попыток использовать его в интересах собственных убежде-

ний. Даже не касаясь работ В. И. Ленина, стремившегося

трактовать идейное наследие писателя применительно к за-

дачам «пролетарской революции», укажем хотя бы на весь-

ма субъективную трактовку Н. А. Бердяева, увидевшего

в творчестве Толстого разрушительное начало, привед-

шее, вопреки учению о непротивлении, к революции.

«Толстой, — писал Бердяев, — идеализировал простой на-

род, в нем видел источник правды и обоготворял физичес-

кий труд, в котором искал спасения от бессмыслицы жизни.

Но у него было пренебрежительное и презрительное отно-

шение ко всякому духовному труду и творчеству. Все острие

толстовской критики всегда было направлено против куль-

турного строя. Эти толстовские оценки также победили в

русской революции, которая возносит на высоту представи-

телей физического труда и низвергает представителей труда

духовного... Поистине Толстой имеет не меньшее значение

для русской революции, чем Руссо имел для революции фран-

цузской. Правда, насилия и кровопролития ужаснули бы

Толстого, он представлял себе осуществление своих идей

иными путями. Но ведь и Руссо ужаснули бы деяния Робес-

пьера и революционный террор. Но Руссо так же несет от-

ветственность за революцию французскую, как Толстой за

революцию русскую. Я даже думаю, что учение Толстого

было более разрушительным, чем учение Руссо»*.

В ходе работы над «Кругом чтения» и особенно над пос-

ледовавшими затем книгами «На каждый день» и «Путь

* Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 283—284.

10

жизни» Толстой все больше и больше переходил от изрече-

ний «мудрых людей» прошлых эпох к своим собственным

высказываниям, обращался к своим дневниковым записям, мыслям, высказанным в письмах. Если в «Мыслях мудрых

людей», этом начальном этапе работы, было всего несколько

собственно толстовских мыслей, то в книге «Путь жизни», конечном результате работы писателя в этом жанре, кар-

тина прямо обратная: всего несколько изречений других

писателей, а все остальное принадлежит Толстому.

Эта тенденция к «обезличиванию» мыслей отражает ос-

новную направленность работы Толстого последнего деся-

тилетия жизни — достижение органического синтеза заим-