Не стреляйте в партизан… - страница 26
– Поварчицы.
Командую старшему конюху:
– Забритай коня!
Это означает надень уздечку. Выполнил, подвел коня, даже подсадил меня, и я уже верхом.
– Ну, мужики, садись на коней, погоним лошадей на конюшню в деревню. Партизан не видели, не проходили здесь?
– Нет, какие партизаны?! У нас их нет.
Я потом сообразил: на мне трофейные немецкие сапоги, немецкий ремень с бляхой «Готт мит унс» («Бог с нами»), немецкая сумка от ракетницы. За кого они меня могли принять? За полицая.
Погнали мы лошадей к деревне. Они охотно затрусили домой. Лошадь домой всегда спешит. В это время вижу, что из деревни на повозке трое гонят в сторону Старобина.
Я на коне наперерез: «Стой, назад!» – и дважды пальнул в их сторону. Повозка развернулась и обратно в Поварчицы. Пастухи мои «улетучились», а табун лошадей уже на конюшне. Я – туда же. Конюх спрашивает:
– А где пастухи?
Называет по именам.
– Не знаю, были рядом, отстали, наверное. Партизаны проходили в деревню? Их много, человек восемьсот.
– Нет, не видел никого, никто не проходил.
– Как никто не проходил? Не может быть.
– Ей Богу никто не проходил.
Смеркалось, осенью темень быстро наступает. Конюх тоже исчез, а я пошел к ближайшей хате. На завалинке сидят две женщины и парень лет 17–18.
– Дайте попить.
– Вынесли кружку парного молока. Тепленькое, только что надоили.
– Дайте, пожалуйста, хлеба.
– У самих нет, уходи быстрее от беды подальше.
Вмешался парнишка:
– Мама, дай человеку хлеба.
Подчинилась мать, вынесла большую краюху.
Не заметил, как в темноте все куда-то исчезли, пока перекусывал. Голод ведь не тетка, считай, двое суток ничего не ел.
На другой стороне улицы в доме зажглась керосиновая лампа. Яркий свет помню до сих пор. Перелез через невысокий забор-штакетник. Собака злая увязалась. Отбился от нее прикладом.
Стал под окном и вижу: один мужик за столом, винтовка висит на стене, другой – полицай – стоит посреди хаты, опершись на винтовку. Женщина хлопочет у печки. Ору благим матом:
– Хата окружена партизанами! Винтовки – на лавку! Выходи из хаты!
Женщина запричитала:
– Ой, божечки, что же будет…
Женщине:
– Выноси винтовки!
Вышли два полицая. За ними тетка.
– Деревня окружена партизанами. Никуда не выходить из хаты. Приготовить хлеб и к хлебу. А вы – вперед к сельсовету!
Я знал, что семья партизана Федора Бородича живет в том же конце села, где сельсовет.
– Какой пароль сегодня?
Назвали.
– Идите вперед, называйте пароль полицаям и не вздумайте дурить, стреляю без предупреждения. Деревня плотно окружена.
Не прошли мы и сотни шагов, как навстречу бежит молодой полицай, ружье наперевес.
– Стой, руки вверх!
Оружие отобрал. Это была охотничья одностволка.
– Где остальные полицаи, сколько их?
– В засаде сидят около школы, человек восемнадцать.
– Вперед!
На плече у меня три винтовки, своя в руках, патрон в стволе. Посреди деревни на улице стоит группа селян. Подошли к ним.
– Здравствуйте, товарищи! Прошу соблюдать спокойствие. Деревня окружена, нас восемьсот человек.
И пошел агитировать. Красная Армия ведет тяжелые бои за Брянск, за Орел. Идут бои за Киев, Ленинград. Тяжело, но победа будет за нами. Еще никому не удавалось покорить нашу землю. Наполеону зубы сломали и Гитлеру сломаем хребет. Скоро будет наша победа, товарищи, а вы сидите по домам, развели полицаев. Как будете смотреть людям в глаза после победы?
Робко, но загомонили люди: а как Москва, много ли у Красной Армии танков, пушек. Немцы говорят, что Сталин из Москвы убежал в Сибирь. Красная Армия разбита. Советские танки из фанеры.
Я гну свое: неправда все это.
Прибежал мужик средних лет и набросился на молодого полицая:
– Ты чего здесь? Тебя послали ловить партизана, у Палашки просил хлеба…
И командует полицаям:
– Быстро за мной, ловить бандита!
Тут я подал голос:
– Ах ты, гад, застрелю! Сдай винтовку!
Четвертая винтовка на плече. Уже тяжеловато. Но продолжаю командовать.
– Расходитесь, мужики, по домам, из деревни никуда, она окружена. Подготовить в каждой хате по две буханки хлеба, сало или масло. Ясно?
Тот, которого я принял за старшего полицейского:
– Товарищ, я сейчас, мигом.
Принес два каравая и добрый кусок сала. Грозно спрашиваю:
– Где остальные полицейские? Пошли к ним.
– Товарищ, браток, не ходи, убьют.
– Если убьют, то и вас перебьем. Иди и передай приказ сложить оружие добровольно. В таком случае никого не тронем.
Прошло уже несколько часов, а партизан все нет и нет. Где отряд? Должен ведь обязательно прийти в Поварчицы. Давно все голодные. И Бородич собирался навестить семью. Точно знаю, что придут в деревню.
Еще раз командую:
– Расходитесь по домам, приготовьте еду, чтобы накормить партизан, а я пойду доложить командиру.
Идем по улице в ту сторону, откуда я пришел. Молодой полицай канючит:
– Товарищ, отдай мое ружье, 160 рублей заплатил. Отдай.
– Не могу без разрешения командира. Но обещаю, попрошу, чтобы отдали тебе ружье. Парень ты неплохой, зла людям не делал.
– Не делал, товарищ. У любого в деревне спросите, ничего плохого не сделал.
А мне становилось все тревожнее. Где же отряд? Давно уже должен быть в деревне. В конце улицы отпустил безоружных полицаев.
– Идите домой и готовьте хлеб. Я скоро вернусь.
Да, ситуация… Отряда нет, что случилось, не могу понять. Прошел два километра по дороге на восток, благо про дорогу расспросил (и не в одну сторону). Тяжело тащить четыре винтовки. Решил спрятать их недалеко от дороги под одиноким дубом. Днем заберем. Затворы из винтовок вынул как вещественное доказательство, а то ведь не поверят партизаны в случившееся. Наивная молодость.
