Война мертвых - страница 96

– И сразу убивали. Ты хоть понимаешь, что мышление – процесс физиологический? Иными словами, когда человечек кумекает, происходят электрохимические реакции. Когда не кумекает, тоже происходят, но другие. Всего-навсего. А теперь скажи: может ли физиология не влиять на сам аппарат?

– Не знаю, – помявшись, ответил Тихон.

– Не может. В смысле, влияет, конечно. Человечек ду-умает, ду-умает, а КГМ, кора головного мозга, то есть, меня-ается, меня-ается. А вместе с ней потихоньку и психоматрица другой вид приобретает. Если периодически снимать данные, допустим, каждый год, это становится заметно. Но в генотип, к сожалению, мыслишки не откладываются. КГМ клона, какого бы возраста он не был, окажется девственно чистой, устроенной под одну только наследственную информацию. Корректно разместить в ней сформировавшуюся личность не получится.

– Где ты этого нахваталась? – озадаченно спросил Тихон.

– Это азбука, дорогой.

– И то, что я надеялся найти свои образцы и…

– Я тебя тогда не стала расстраивать. Никуда нас из волка нельзя пересадить, разве что на другую машину. Вот с КБ дело обстоит намного проще, он универсальный и с большим запасом. Но и там свои тонкости: формат, система кодировки, всякое такое.

– И Игорь на это пойдет? Добровольно станет танком?

– Жить-то хочется.

– Ладно, клонирование первого порядка отпадает, но в Школе говорили, что конкуры освоили второй.

– Может, и освоили. А что?

– Игорь с ними связан, вот что.

– С конкурами?! Ты рехнулся. Как с ними договориться?

– Я не договаривался, – буркнул Тихон. – А вот Игорь – точно. Когда мы с Владом зависли, он нас ни на одну операцию не посылал. Берег. Торчали в бункере, как два идиота. Сколько мы народу могли спасти? Игоря это не волновало. А когда конкуры появились на Тихом Ветре, выпустил. Потому, что заранее знал, какой это будет десант. Карательный. Они по мирному населению прошлись, а нас как будто и не видели.

– На Тихом Ветре?

– Да.

– Там все было по-другому. Он за дочь боялся.

– Откуда ты про дочь?..

– Интересовалась. Он же не с самого рождения был засекречен, кое-где успел отметиться. Просто мне не безразлично, кто меня изуродовал. Игорь родился на Тихом Ветре и главную лабораторию открыл там же. Наверно, хотел быть поближе к дочери. У них странные отношения, ста часов друг без друга побыть не могут. По интервидению постоянно связываются. Линия анонимная, почти неопределяемая, но у меня было достаточно времени, чтобы кое-чему научиться. Из-за дочери он вами рискнул.

– Туда двадцать девять машин шло, дочурку его ненаглядную спасать. И все мимо пролетели. В… как ее?.. в неподконтрольную зону.

– А ты думаешь, Игорь в Проекте один? Или у них накладок не бывает? Не станет же он всем рассказывать, какие колонии можно подставлять, а какие – нет. Оттого и пустил вас наружу, что был в отчаянии. Любит он свою дочь безумно. Она еще маленькая, в Лагере живет. Имя такое красивое. Сьен.

– Хорошее имя, – пробормотал Тихон. И про себя повторил. – Сьен… да, хорошее…

Больше он ничего не сказал. Развернулся и поехал к озеру. Игоря вместе с его дочерью Тихон запихнул в самый дальний угол памяти. Он пожалел, что КБ не снабжен канализационным отверстием. Спустил – и избавился. Не получалось.

Вокруг все шло, как шло, разве что поток машин совсем иссяк. За тысячу часов, за десять местных суток, их переносилось от пяти до пятнадцати штук, иногда даже меньше. Кто-то назвал их беженцами, и ярлык оказался неожиданно стойким.

Беженцы. Это автоматически переводило волков в иной статус: не изгнанники, не уроды, не списанная рухлядь. Вроде – убежали, вроде бы – сами. От кого? Это неважно. Сами. Выбрали. Не захотели оставаться и пришли сюда. Потому, что здесь лучше.

Впрочем, беженцем волк был ровно столько, сколько он добирался от платформы до Девяти Озер, – тоже чья-то придумка, кажется, Зигфрида. Сливаясь с общей массой, танк переставал отличаться. Они все были такими.

Оживление на Ските съело себя изнутри и затухло. Особого повода для него не было и раньше, но толкотня и гомон переговоров создавали иллюзию действия, хотя многие давно уже видели, что никакого действия на стоянке не происходит. Теперь это стало ясно даже самым глупым и неунывающим.

Скит затянуло вязкой паутиной ожидания – чего именно, знали только двое. Тихон начал подолгу смотреть на Запад. Это было так же бессмысленно, как и его микробиологические исследования: прежде, чем доехать, каждая машина возникала на радарах, но последнее время в его поступках было все меньше вульгарной логики.

Как-то раз получилось так, что за четверо суток прибыл только один беженец. Уже скоро, предупредила Алекс. Она передала это открытым текстом, но кроме Тихона ее никто не понял. Потом на платформе финишировали еще две машины, с промежутком в семь минут, так, что Скит заговорил о новой волне иммиграции. Следующие двадцать суток не было никого.

– Он явится до заката, – сказала Алекс. И, подумав, добавила. – Или никогда. Я перехватила уведомление Воспитательного Надзора. Игорь забрал Сьен из Лагеря.

Бросив ковыряться в воде, Тихон выехал на окраину стоянки. Вместо одного волка могли прийти два, и этого он боялся больше всего. Не выдержав, Тихон медленно двинулся к платформе.

– Хлеб-соль захватил? – насмешливо спросила Алекс.

– Ты же не с Земли.

– Книги. В них все написано. Ладно, решил – отправляйся, только не убивай его. Мы Игоря в лотерею разыграем, на генераторе случайных чисел.

– Тогда ты выиграешь, – сказал Тихон.

– Это уж наверняка.