Буря и натиск - страница 112
– Нет уж, дудки, – отозвался Шершень. – Значит, все? Подкрепления не дождемся?
Как раз в этот момент эльфы готовились к решительному штурму, подтягивались «онагры», устанавливали минометы.
– А ты ждал? – спросил подпех. – По-моему, здесь мы и закончим. Этайн в этом уверена.
– Да? – усмехнулся Шершень. – Ну ладно. Ворох-то говорил…
– Заткнись! – отозвался Крот. – Что было, то прошло…
– Ясно. И что, никто из наших не уцелел?
– Никто…
Пехотинцы установили принесенный с собой тяжелый гвоздемет. Приободрились. Через такой заслон, да еще карабкаясь в гору, не так легко и проскочишь. И боеприпасов вроде достаточно. Заговорили даже, что продержимся до подкрепления. Ощерили зубы гоблины, засверкали глазами, чувствуя, как снова вздымается в них боевая ярость. Что ни говори, а позиция выгодная. Беспокоили главным образом минометы.
– Может, лучше отойти в храм? – спросил Шершень. – Там удобней обороняться.
– Нас накроют артиллерией, – ответил Крот.
– И так и так накроют, – пожал плечами эскулап. – Выбирать не приходится.
Крот ждал неизбежных в таком положении излияний, исповедей и разговоров по душам. Раньше представлял себе это и боялся, что окажется либо в роли говоруна, либо в роли слушателя. Но Шершень избавил его от этой банальности. Костоправ просто ждал. Ждали все. Разговоры постепенно прекратились. Бравада почти сошла на нет, когда зеленые узрели, какая сила собирается наведаться к ним в гости. Пыль успела улечься, полностью открывая панораму.
Гоблины заворчали. Хорошо было видно, как подходят к эльфюгам все новые взводы, свежие, те, что в бою до сих пор не участвовали.
Бригада «Дримхорн», полная сил и ярости.
– А было бы хорошо, – негромко сказал Шершень, – если бы… если бы Этайн колданула этот свой фокус, которому ее научили… Она же ласточка. Айлеа. Ходячий источник силы. Вот если бы… и тогда Бастион сделался бы девственно чистым. Ни единой живой души. Возможно, так мы бы сохранили честь. Больно не хочется попадать в плен.
Этайн молчала и даже не глядела на Шершня. Крот стискивал зубы.
О том же самом он подумал несколько минут назад, но и рта не раскрыл. Костоправ же не постеснялся, выкладывая, что у него на уме.
Этайн отмалчивалась. Крот боялся, что она думает именно об этом.
Тут заработали гоблинские гвоздеметы.
Эльфы пошли на штурм.
* * *
Дойдя до середины, эльфюги приостановились. Зеленые выкосили несколько первых шеренг и отметили это достижение громовым ревом. Кто-то орал: «Реконкиста!» – и тряс кулачищами.
Быстро сориентировавшись, перворожденные изменили тактику. В ход пошли минометы.
И на площадке перед храмом разверзлась преисподняя. Заряды ложились кучно, разрывая камень и плоть. Гоблины заметались, бросая позиции, ища спасения, но мины рвались среди них, не давая шансов даже тем, кто прятался за мешки с песком.
Этайн упала лицом вниз, защищая голову. Ее оглушило, но не сильно, и она слышала сквозь грохот отчаянные крики раненых и умирающих. Повсюду была смерть.
Эльфка дышала с трудом, дым и пыль забили ей глотку, перед глазами плясали черно-красные точки. Каждый раз, когда поблизости падала очередная мина, ее внутренности, кажется, начинали бешено крутиться.
Совсем рядом кто-то дико закричал. Так может лишь умирающий.
Нет спасения. Кругом одна смерть. Этайн попыталась сосредоточиться на токах Силы, опутывающих и пронизывающих храм, но они ускользали. Пробовала схватить их и не дать раствориться, но они словно играли в кошки-мышки.
Ничего. Нет надежды. Только смерть.
Именно это она видела в своих снах и видениях.
* * *
Шершень умирал. Его постигла участь большинства оказавшихся в прямой зоне обстрела. Сделав несколько удачных выстрелов в первые минуты штурма и внеся свою лепту, он не знал, что жить осталось всего ничего.
«По крайней мере, все довольно быстро, – подумал он, лежа среди обломков и мертвых тел, среди окровавленных кусков того, что раньше было солдатами Армии Освобождения Злоговара. – Повреждена печень, зуб даю… Как же больно… позвоночник, скорее всего, раздроблен… Руки нет, нет обеих. Холодно. Словно кто-то открыл дверь зимой… дует… холодно».
Он мог лишь дергать головой, больше ничем. Больше ничего не было.
…Инструктор стоял у доски, к которой пришпилили наглядные пособия.
– Помните. Вы никогда не спасете всех, кого хотите. Это не в ваших силах. Лечите тех, кого можно, но и они, скорее всего, умрут. Но вы лечите, потому что такова ваша судьба! Старайтесь отобрать у смерти как можно больше. Это единственное правило врача на войне! Вы не имеете права сдаваться!
Шершень видит эту картину отчетливо, словно перенесся в прошлое и снова сидит в душном классе, забитом курсантами Медицинской Школы.
А потом чувствует вонь крови и вывороченных внутренностей. Чувствует холод, сковывающий тело. То, что от него осталось.
– Вы не имеете права сдаваться! – прорычал инструктор.
«Но разве я сдаюсь? – подумал Шершень, вспоминая мертвого Гробовщика, Ржавого, Вороха, Отвертку. – Нет. Я сделал, что мог… а теперь и сам ухожу».
Последним пришел образ Этайн Риорфейн, такой ясный и вещественный, что Шершень хотел протянуть к нему руку. Не смог. Рук не было.
«Отобрать у смерти как можно больше… Может быть, у нее получится? Хотя бы одного?»
Взрывы гремели один за другим. Воняло горелой плотью.
Шершень улыбнулся. Теперь было уже не так холодно.
Гоблин кашлянул, и из его рта в последний раз выплеснулась пригоршня пузырящейся крови.
* * *
Крот не видел, как погиб Шершень. Одним из первых минометных залпов его контузило, и он упал ничком у баррикады из мешков. На пару минут потерял возможность что-либо соображать, слышать и видеть.
