Я иду искать. История первая - страница 123
«Лет пять, — подумал Олег. — В самой силе...»
Мальчик и волк смотрели друг на друга, не двигаясь и не мигая. И Олег всё больше понимал, что пришедшее ему на ум слово «одиночка» было не просто эпитетом. Оно точно отражало сущность зверя. Будь у него логово, подруга и волчата — он не зарезал бы больше одной овцы. И не осмелился бы — вот так, летом! — подойти к человеку. Вспомнив встречу в лесу с другим волком, Олег негромко заговорил:
— Уходи, гончая Перуна. Забирай добычу и убирайся — других овец я тебе не отдам.
Волк зарычал — страшно, утробно. Олег взял его на мушку, левой рукой нашарив камас. И вспомнил слова Йерикки о марах, которые ищут его. Волк ли это?. .
... Большой белый зверь не сомневался — нападать или нет. Он прожил на свете шесть зим и видел немало людей. От этого человека пахло потом, железом и огнём, и в руке у него была огненная палка, а на другой — длинный блестящий коготь... но и того и другого волк боялся не настолько сильно, чтобы страх перебил старую ненависть, которую он носил в себе уже два года, нападая на стада и умело, ловко уходя от погонь.
Два года назад у него была подруга. Второй год — одна и та же. Вторую весну они держали логово в скалах, под каменными плитами. Волчата — шестеро умных и весёлых зверьков — уже подрастали, и он приносил им живую добычу, растил охотников...
Однажды он принёс им большого зайца. Но возле логова были люди — двое страшных людей, которые пахли совсем не так, как остальные, жившие в этих местах, а резко и непонятно. Они вышли из большой летающей штуки — волк много раз видел такие в небе — и стояли около развороченного входа в нору. А его подруга лежала в пыли на смятой, чёрной траве с разбитой головой, и от неё уже не пахло живым... А в логове скулили, плакали волчата... И белый, швырнув зайца, бросился на людей... но тупой удар рыжего пламени опалил бок. Волк пополз за скалы — люди не преследовали его. А потом над камнями логова взвихрились осколки и донёсся гром. Когда люди ушли, улетели, он приполз на это место и долго выл над остро, нестерпимо пахнущей ямой на месте своего дома...
...Наган грохнул впустую — волк прыгнул неожиданно и стремительно, как белая молния. Олег, движимый каким-то инстинктом, успел перехватить его под челюсть и встретить ударом камаса в грудь. Но огромный зверь как-то по-кошачьи извернулся в воздухе, ударил мальчика боком в левое плечо и голову. Оба противника полетели на вереск под возобновившееся блеянье овец.
Олег вскочил — челюсти волка лязгнули, смыкаясь, возле самого бедра — и ударил вниз, но волк увернулся тоже и, выгнувшись буквой «С», полоснул клыками по правой ноге мальчика ниже колена — та без боли подломилась, и тело волка навалилось сверху на упавшего Олега. Рыча не хуже своего противника, мальчишка не давал волку дотянуться до горла или лица, вцепившись в шерсть под челюстью, а сам раз за разом всаживал камас то в воздух, то в бок волка... пока не ощутил, как страшная тяжесть потяжелела ещё больше... но перестала быть страшной, потому что перестала быть ЖИВОЙ.
Хрипя, Олег свалил с себя белого и сел. Зверь лежал рядом, вытянувшись — и Олег вздрогнул, увидев, что в нём было около двух метров от носа до крестца. Камас торчал в залитом кровью боку — последний удар, пятый, пришёлся в сердце точно между рёбер.
Олег ощутил холод — разгорячённое боем и страхом тело остывало на ночном воздухе. Вместе с холодом пришло осознание боли, и мальчишка скрипнул зубами — в ногу, казалось, снова и снова вонзаются волчьи клыки. Джинсы были распороты, четыре рваные раны располосовали икру до кости. Кровь текла сильно, но нигде не бежала тоненькой струйкой и не выбразгивала фонтанчиком — значит, вены и артерии были целы. Но нога стремительно немела, а всё тело затряс озноб — тряслись руки, и Олег не мог заставить себя не лязгать зубами. Порадовался тому, что его не мутит и не тянет потерять сознание — таких ран он никогда не получал.
— Заткнитесь, — бросил Олег овцам. Невнятно — губы прыгали и казались чужими, как после неудачной драки. Из кармана джинсов достал моток бинта, пропитанного бальзамом, сдёрнул кожаную обёртку. Скрипя зубами, потянул вверх насквозь промокшую кровью брючину, а разорванную чуню сдёрнул вместе с ремнями. — У-у-у-у...
Нога от колена до щиколотки была как чужая. Олег наложил повязку — кровь унялась сразу — и, выдернув камас из трупа волка, сказал, вытирая лезвие о вереск:
— Лучше бы нам было разойтись, одиночка.
Волк молчал, равнодушно глядя на вереск, камни и небо над ними. Олег подобрал револьвер, взвёл курок и дважды выстрелил в это небо.
А потом привалился спиной к трупу волка и закрыл глаза.
...Гоймир нашёл его часа через полтора, не меньше, когда солнышко уже высоко взобралось в небо. Выехал рысью из-за каменной груды — не там, откуда прискакал Олег, держа самострел наготове. Вздыбил коня, соскочил, подбежал с обеспокоенным лицом к лежащему другу, но, увидев волка, остановился. Глаза расширились до размеров блюдца.
— Салют, — Олег слабо махнул рукой. — Присоединяйся, только сначала закажи петербургер и бутылёк колы. Лучше двухлитровый.
— Это Южак! — выкрикнул Гоймир, подбегая и с трудом приподнимая волка. — Он что, напал на овец?!
— Ага. И на меня, — Олег кивнул на свою ногу. Гоймир присвистнул:
— Й-ой! Порвал?
— Зацепил немного...
— Не то слово — «немного»! Посиди, я скорым-скоро коня подведу и подсажу.
Он опрометью бросился прочь, но вновь не удержался — оглянулся и ещё раз сказал:
— От да!
