В чужом небе (СИ) - страница 4
— Ну уж! — снова вскочил бомбардировочный офицер. — Это – форменный бунт!
— Это лучше чем сдавать корабли дилеанцам, — ответил на это Гамаюн.
И тут с ним было не поспорить.
Сказать, что тот бой был страшным – это просто ничего не сказать. Никаких слов ни в одном языке мира не хватит, чтобы описать сражение, разразившееся в осеннем небе.
Корабли швыряли друг в друга громадные чемоданы снарядов главного калибра. Трещала броня, рассыпая кругом искры осколков, падающие, будто раскалённые добела звёзды. Горели малые суда, сопровождавшие «Мастодонта» адмирала Тонгаста. Часто они собой закрывали флагман от наших залпов. Один корвет мы буквально на куски разнесли из главного калибра. Взрывом тот разорвало на части, посыпавшиеся вниз жутким дождём. Ещё более страшным этот «дождь» делали летящие вместе с металлом человеческие тела.
Но доставалось и нам. И доставалось очень сильно. Дилеанские крейсера оттеснили «Народовольца». Тот остался почти без снарядов – отчаянно маневрировал, но уже ничего не могло спасти его. Раз за разом корабль содрогался от попаданий вражеских снарядов. По истерзанной броне его скакали искры и короткие разряды маленьких молний. Значит, была повреждена силовая установка. А это самое страшное. Медленно, но верно гордый крейсер уступал превосходящему его во всём врагу. Он терял высоту. Молнии на обшивке его сверкали всё чаще и чаще. В последний раз «Народоволец» огрызнулся из главного калибра, заставив содрогнуться всем корпусом дилеанский крейсер. А после пошёл на снижение окончательно. И грохнулся об землю, спустя несколько минут. Эхо взрыва его силовой установки ещё долго стояло у нас в ушах, несмотря на грохот боя.
Воодушевлённые гибелью «Народовольца» дилеанские крейсера ринулись на нас. Однако снова расчленить наш боевой строй им уже не удалось. «Громобой» и «Народник» встретили их слитными залпами орудий главного калибра, казалось позабыв вообще о «Мастодонте» и сопровождающей его мелочи, вроде корветов и фрегатов.
— Мичман Телешев, — раздался из трубы искажённые до полной неузнаваемости голос моего командира, — сосредоточить огонь вашего плутонга на вражеских кораблях сопровождения.
Скорее всего, тот же приказ получили и остальные командиры плутонгов.
— Так, ребята, — пробурчал я через угольные фильтры маски, закрывающей почти всё лицо и жутко мешающей говорить, — бьём по имперской мелочи. Боевая задача – накрыть как можно больше корветов и фрегатов.
— Аэропланы имперские вокруг вьются, командир, — заметил столь же неразборчиво констапель. – И пулемёты наши почти все подавлены. Как бы не зарядили торпедой.
— Так угости их шрапнелью, чтобы не наглели.
— Есть угостить шрапнелью!
Но со шрапнелью мы опоздали.
Торпедоносцы – этот тип аэропланов появился в самом конце войны. Летунов их вполне заслужено считали сумасшедшими. Ведь тех, кто поднимается в воздух с парой сотен фунтов взрывчатки, подвешенных под брюхом аэроплана, назвать иначе, чем полными безумцами нельзя. А уж то, что им приходилось подбираться к небесным кораблям на дистанцию пуска торпеды, и вовсе не укладывалось в голове у многих. Торпедоносцы летали обыкновенно тройками. Пара истребителей прикрывала их от аэропланов сопровождения. Сам же торпедоносец летел в центре построения, огрызаясь из пулемётов. Подойдя к цели на дистанцию пуска торпеды, не превышающую пару кабельтовых, он отправлял свой смертоносный подарок в последний полёт. И очень часто торпеды наносили урон врагу куда больший, нежели громадные чемоданы снарядов главного калибра.
Говорят, платили летунам на торпедоносцах просто баснословные деньги за каждый вылет. И всё равно, желающих записываться в их ряды было не слишком много. Даже среди летунов сумасшедших куда меньше, чем считает большинство.
Торпеда врезалась прямо в каземат моего плутонга. Нас всех от мгновенной гибели спасла пушка. Торпеда ударилась в станину орудия – и та приняла на себя изрядную часть взрыва. Но и нам досталось очень сильно.
В одно мгновение мир вокруг меня наполнился огнём и кровью. Меня подбросило. Ударило спиной об одну переборку. Швырнуло в другую – на этот раз лицом. По нему тут же заструилась кровь. Но я не обратил на это внимания. Не до того было.
Палуба ушла у меня из-под ног. Я взмахнул руками, пытаясь схватиться за переборку, в которую только что врезался лицом, но гладкий металл её только скользил под пальцами.
Новый удар заставил весь корабль содрогнуться. Ноги мои так и не нашли опоры. Я полетел вниз, отчаянно размахивая руками, будто мельница. Но ни за что не мог ухватиться. Перед глазами мелькнула бездна. Страх ледяными когтями вцепился в душу. Время как будто намерено, чтобы помучить меня, замедлило свой бег. Я соскальзывал в дыру в обшивке корабля с какой-то просто чудовищной неспешностью. И всё это время пытался в панике схватиться хоть за что-нибудь.
Пальцы сомкнулись на обломке переборки, когда ноги уже повисли над бездной. Правую руку рванула адская боль, но я каким-то невероятным чудом сумел удержаться. Вот только сил, чтобы подтянуться и схватиться за обломок второй рукой, у меня уже не было.
Так и повис я между небом и землёй. Ни вверх – ни вниз. Точно как в какой-то сказке. Впору бы посмеяться над собой. Но как-то не тянуло меня тогда на иронию. Все силы уходили на то, чтобы не разжать сведённые судорогой пальцы. Я цеплялся за жизнь из последних сил. Хотя и понимал – глупо это. Я лишь длю мучительные мгновения, отделяющие меня от неминуемой смерти.
