Эта страна - страница 82

Дядя Миша расставляет чашки, сахарницу, чайник; довольно щурит глаза.

– Поглядеть – шапка свалится.

– Похоже, я просчитался.

– Ты не просчитался, голубчик. Ты перемудрил.

– А что нужно было делать, Михаил Алексеевич? Сидеть в углу, ждать, пока эта нечисть страну подожжёт?

– Больше не хочешь коммунизма?

– Я не хочу коммунизма на развалинах. По тем же причинам, по которым вам перестал быть нужен парламентаризм. Или я ошибаюсь? – Он обеими руками трёт лоб и виски. – Почему их до сих пор не забрали?

– И не заберут. Разве что тебя да меня, радетелей сильной государственной власти. Пей чай, комбинатор.

– Все на свободе, – почти с отчаянием говорит Кошкин. – Что же они должны сделать, чтобы их арестовали, Кремль взорвать?

– От элемента город очистили – и то неплохо. Как ты теперь будешь оправдываться?

– Перед кем?

– …Ну а деньги?

Вопрос о пропавших деньгах всплывает и в тридцать четвёртой комнате и оказывается важнее идео логических разногласий. Не будет без денег ни честных выборов, ни бомб в министерских портфелях: политики в любых её проявлениях. Половина присутствующих охала и кряхтела, соглашаясь на экспроприации, и теперь чувствует себя хуже некуда: мало того, что пошли на сделку с совестью, так ещё и зря. «Как проститутки», – бормочет кто-то. Обманутые проститутки, которым не заплатили.

– Я говорил, что большевикам нельзя доверять! – срывается наконец Посошков. – Откуда нам знать, что касса у фон Плау действительно пропала? Как вам вообще пришло в голову, что большевики способны отказаться от своих интриг ради общего дела?

– Вацлав дал честное слово.

– Только подлецы и негодяи дают безответственно честное слово!

– Поосторожнее, Иван Кириллович, – говорит, бледнея, Вацлав. – Я был не один.

И все смотрят на Лихача, главного апологета союза с коммунистами.

Лихач потребовал разбирательства, но в суете и запале этих дней мало кто понял, чего он хочет и что с ним случилось. Он был член ЦК, это правда, но только как руководитель межпартийной БО, и чем большую неприязнь вызывала БО, с тем меньшим доверием относились к нему, как-то чувствуя или понимая, что в первую очередь он боевик и лишь во вторую – цекист. Вся затея с БО уже кажется цекистам ужасной, компрометирующей глупостью. Можно прожить и без экспроприаций, и без терактов; с программой, отредактированной сообразно новому времени.

Что в таком случае останется от партии и её идеалов?

Что останется от партии в любом случае? Уже нашлись и угнездились на мещанских диванах отступники, нашлись и такие ренегаты, которые пытают счастья в партиях XXI века… не нужны они там, даже на ролях свадебных генералов… Боевой организации не скажешь, как говорили отцы: «Постой за дверью, позовём».

– Вацлав обвиняет меня в сотрудничестве с жандармами. Я хочу, чтобы он предъявил доказательства весомее двусмысленных фотографий.

Непостижимые и грозные технологии XXI века могут всё, и новые спецметоды кажутся воскрешённым ещё чудовищнее старых. Теперь не только можно сделать с человеком что угодно, но сделать это можно так, что он ничего не узнает.

– Они поддельные? – с надеждой спрашивает кто-то.

– Настоящие, – признаётся Лихач. – Но на самом деле всё не так, как на них! А что касается кассы, Вацлав и я, с общего согласия, передали её на временное хранение Ромуальду. Вы все знали, что они из ГПУ. Почему же тогда предатель я?

– Хорошо, – говорит Посошков. – Мы с Вацлавом идём к фон Плау и ещё раз выслушиваем его объяснения.

– Не тошнит вас ещё, Иван Кириллович, от его объяснений?

– И к тому же это никак не объяснит факт знакомства Лихача с жандармским полковником.

– Откуда такая уверенность? С чьих слов вы знаете, что это жандармский полковник?

– А что, непохож?

– Давайте будем решать наши проблемы в какой-то очерёдности! – взывает Посошков. – Сперва касса и фон Плау, затем – жандармы и Лихач!

– А если это взаимосвязано? Если это заговор? Почему ГПУ не может сговориться с ГБ, они же признали себя правопреемниками?

Это высказанное наконец вслух подозрение давно тревожит умы. Коалиция ГПУ с ФСБ выглядит не удивительнее коалиции ГПУ с ПСР и межпартийной БО. Вацлав говорил, что это сотрудничество конкретных людей, а не союз ведомств, а они кивали и соглашались, – но, может быть, и у ФСБ есть конкретные люди? Стороны признали, что отброшены во времена до октября семнадцатого года, в ту альтернативную историю, где эсеры уже не составляют большинство в Учредительном собрании, и поэтому для них мрачную тоже.

– За фон Плау поручился Вацлав.

– А кто поручится за Вацлава?

– Довольно, – говорит Посошков. – Мы опять начинаем подозревать и обвинять друг друга. Это то, на что ставят наши враги.

– Ах вот на что ты поставил, – говорит дядя Миша Кошкину. – На диктатуру.

– Сейчас и необходима диктатура.

– Вот и Корнилов так решил. Но у Корнилова была армия.

– Потом это будет преобразовано в диктатуру пролетариата. Мирным путём.

– Ну спасибо, что не в диктатуру сердца.

– …

– Я отказываюсь понимать, как ты мирным путём проведёшь национализацию. И где возьмёшь для своей диктатуры пролетариат.

– Если пролетариат изменился, это не значит, что он исчез. Вокруг посмотрите. Что вы увидите?

– Марксизм – дело творческое, – говорит дядя Миша. – Но не знал, что настолько.

– Вы увидите пять сотен или пять тысяч мерзавцев, каждый с пятью иностранными паспортами в кармане, и, через пропасть от них, всех остальных, которых эти мерзавцы сперва ограбили, а теперь обкрадывают. Когда народ и государство придут, чтобы вернуть своё, кто встанет на защиту пяти тысяч против десятков миллионов? Наша задача не в том, чтобы выпотрошить подушки у мелкой буржуазии или сейфы – у средней. И широкие слои будут ликовать. И вы будете ликовать. Потому что в итоге получите сильную, сложную и процветающую Россию.