Остаться в живых… - страница 73
– Ну? – спросил Кущенко торжествующим тоном. – А ты меня сразу в убийстве обвинять! И как в твою голову такая глупость могла прийти? Кто из нас гуманист? А?
Береговая линия в соседней бухте была совсем узенькой. Если наяды не выползут наверх по крутой и узкой козьей тропе, то их просто смоет в море прибоем за пару часов. А если сорвутся на полпути – то так и останутся лежать в тесной расщелине, пока кто-то случайно на них не наткнется. А ходят здесь редко… Так кто там у нас гуманист?
– Не парься, – Кущенко, казалось, прочитал мысли Пименова. – Выползут. А не выползут, что с них, тупых блядей, взять! Никто и искать не будет, уж поверь! А шанс я им дал!
– На кой ты их сюда тащил, Кущ?
– А это чтоб тебе в голову глупости не лезли…
– А сейчас не полезут? Не боишься уже?
– А сейчас мне уже по барабану! – заявил Владимир Анатольевич. – Полностью. Мы с Ленкой обо всем договорились. Даже о том, что тебя кидать полностью не будем. Ты у нас, Пима, что-то вроде гаранта.
– И давно договорились?
Кущенко посмотрел на Губатого как смотрят на душевнобольного – с колоссальным сочувствием и брезгливостью.
– Давно, конечно. Ексель-моксель! Еще до того, как они с Олегом к тебе пришли. Пима, ты что, всерьез думал, что тебе кто-нибудь дал бы в прибрежных водах шастать, как по бульвару? Это ж погранзона, а не хухры-мухры! Кого, наивный ты наш, хотел обмануть своей баечкой про туристов? Что, я не знаю, как ты туристов катаешь?
– Это правда, Ленка? – спросил Губатый.
– Правда… – сказала она нисколько не смущаясь. – Но что это меняет?
– Ровным счетом ничего.
– Тебя никто не собирался кидать, Леша…
– Да? Он уже сказал… Полностью вы меня не кинете. Отвалите от щедрот…
– Да, не боись, Пименов! – ободряюще сказал Кущенко. – Ну, что, тебе пяти процентов мало будет? Ты ж у нас бережливый и экономный! Перетопчешься!
– Значит, ты и тут решила подстраховаться? – Губатый смотрел ей в глаза и Ленка не отводила взгляд. – А как вы собирались избавиться от Олега?
– По обстоятельствам, – отрезала она. – Не трогай Ельцова. Он мертв, и я не хочу плохо говорить о покойниках. Он умер легко, и пусть мне это зачтется. Это лучшее, что могло с ним случиться!
– Костыли, – произнес Пименов с грустью. – Он – костыль. Я – костыль. Нет людей… Одни только костыли. Представляешь, Изотова, если в мире не останется никого, кто тебя искренне любит? Вот для тебя все только подпорки, ступеньки на лестнице, по которым ты идешь к цели. И вот доползаешь ты до цели… Все! Туча в твоих руках! Глядь, а вокруг никого… Одни костыли, подпорочки, ступенечки… Ау? Кто тут меня любит? Кто тут мне предан по-настоящему? Ан – нет никого… Ступеньки, они ведь любить не могут, если, конечно, знают, что они ступеньки! Не затоскуешь? Или выберешь себе костыль для любви? Оно так, конечно, проще! Находишь себе молоденького, и пристраиваешь в дело, только не всегда удержать получается…
– А ты за меня не волнуйся, – Изотова подняла одну бровь и ухмыльнулась половиной рта. – Зачем мне любовь? У меня всю жизнь от вашей любви одни занозы. Ежели мне приспичит, то уж найду с кем где и как! А от соплей и воплей – избавь!
– Вот что мне в Ленке нравится, так это откровенность! – Владимир Анатольевич приобнял ее за плечи этак покровительственно, по-отцовски. – Достанем со дна жемчуга – и завалимся в круиз. Ты, дурилка, хоть знаешь, сколько стоит черный жемчуг ТАКОГО размера? Или розовый? Все! Здравствуй, пенсия! Прощай тяжкий пограничный труд! И ты не плачь, тебе тоже надолго хватит…
– Понял, не дурак, – сказал Губатый. – А здорово все получилось, просто здорово! Вот, как вы с Кущем друг друга нашли! Одно удивление и восхищение! Ленка, а этот-то тебе зачем?
Он присел на корточки и обнял водолазный скафандр за плечи. Внутри шлема раздался стук: наверное ударилась о стенки шлема сухая, как прошлогодний кукурузный кочан, покрытая темной пергаментной кожей голова Глеба Изотова.
Ветер уже не свистел, он завывал в растяжках антенны, врываясь в приоткрытые окна рубки. Клочьями летела пена с волн. Амплитуда качки увеличилась настолько, что берег принялся взлетать вверх и рушиться вниз, когда «Тайна» взлетала на гребни.
Ленка не ответила, а молча шагнула в штурманскую, сбросила с себя футболку и, густо зачерпнув ладонью силикон, принялась намазывать тело смазкой. Кожа блестела, врывающийся в иллюминаторы ветер трепал влажное рыжее каре.
– Ах, хороша… – протянул Кущенко с нескрываемым удовольствием разглядывая Изотову. – Ёксель-моксель! Ох, была бы на пяток лет моложе – полцарства отдал бы не раздумывая!
Ленка принялась натягивать на себя костюм, облегающий ее формы, как латексная пленка.
– А если бы подумал – не отдал бы, – закончил фразу Владимир Анатольевич и хихикнул. – Чего стоишь, Пима? Видишь, задуло крепко? Торопись, а то свое корытце от берега отвести не успеешь…
Вода стала мутнее и в верхних слоях. Начинающийся шторм перемешал верх и низ, но на глубине около восьми метров видимость восстановилась. Губатый и Изотова шли параллельно друг другу, только в этот раз Пименов не проявлял особой заботы о Ленкиной безопасности – просто погружался рядом, практически не оглядываясь на нее.
Благо, что, несмотря на разбушевавшуюся наверху стихию, по-прежнему светило закатное солнце и фонари пришлось включать только над самым кораблем. Тут взвесь висела плотно, словно над «Нотой» шел густой снег.
Холод привычно обжег ладони и ступни, прошелся металлической щеткой по пальцам и медленно потянул тепло из насиликоненых тел.
