Ни мужа, ни любовника, или Я не пускаю мужчин даль - страница 35
Я выхватила у Клима бутылку, вновь из неё отпила и произнесла:
– Вот и всё, Клим. А мне придётся всю эту неделю терпеть этого ублюдка Стаса, так как мне работу терять нельзя. На мне слишком большая ответственность, и я должна заботиться не только о себе, но и о близких мне людях. Ну что ты молчишь? Клим???
– Я пытаюсь всё осмыслить. Всё как-то не так… Как-то неожиданно…
Он забрал у меня коньяк и сделал несколько глотков.
– Марина, а почему ты стала этим заниматься? – с болью в голосе спросил он.
– Ты хочешь, чтобы я начала перед тобой оправдываться?
– Я просто хотел знать.
– А чем я могла, по-твоему, заняться, если у меня с детства не было ни отца, ни матери и я всё время жила в лесу? Чем? Это единственная возможность увидеть мир, вращаться среди приличной публики и зарабатывать нормальные деньги. Не все такие ублюдки, как этот Стас. Среди богатых людей много нормальных мужчин, которые не только много платят, но и относятся к женщине, как к божеству. Было бы лучше, если бы я мыла полы в детском садике и получала за это копейки? Зато порядочная. Гордая и честная. Да кому нужна эта гордость?! Ты её на хлеб не намажешь и в карман не положишь. Ну и что бы я увидела со своей гордостью и порядочностью? Серые, голодные будни! Влачила своё жалкое существование и ненавидела тех, кто живёт лучше, чем я?! Я считаю, что это просто трусость и неуверенность. Нужно уметь пользоваться тем, чем наделила нас природа.
Смахнув слёзы, я продолжила свой монолог:
– Тебе этого не понять. Богатый никогда не поймёт бедного. И пусть я выбрала не самый праведный путь. Зато я отдыхала на Сардинии, путешествовала по всему миру, видела богатые особняки на Рублёвке. Ну и пусть я достойна презрения, а мне плевать! Намного хуже стоять голодной и холодной вдоль трассы. И пусть другие ненавидят таких, как я. Пусть! Ненавидят и завидуют, потому что у них никогда бы не хватило духу так жить и зарабатывать такие деньги!
– Послушай, Марина, остановись! Зачем ты стараешься казаться хуже, чем есть на самом деле?! Продавать себя – это самый простой способ делать деньги, и самый страшный. Ты хорошо понимаешь, что путь, который, ты выбрала, – это путь в НИКУДА. На сколько тебя ещё хватит? Лет десять? А потом ты будешь проституткой на пенсии?
– А потом я уйду в лес, навсегда.
Я отдала Климу бутылку и постаралась выдавить из себя улыбку, но вместо неё получился какой-то нервный тик.
– Я сказала всё это к тому, чтобы ни я, ни ты не строили напрасных иллюзий. Ты никогда не сможешь меня принять такой, как сейчас. А если сможешь, то никогда не простишь и не забудешь. Пусть я останусь в твоей памяти той дикой девушкой из леса, а ты тем охотником, который однажды зашёл ко мне на огонёк.
Я встала и, шатаясь, подошла к двери. Взявшись за дверную ручку, я прошептала:
– Прощай.
Я была уверена, что Клим меня остановит, прижмёт к себе и… никуда не отпустит. Но чуда не произошло. Наверное, потому, что в сказках ложь, а мы живём в суровой реальности. Клим даже меня не окликнул. Он сидел уставившись в одну точку, нервно курил и пил из горла. Разочарование – горькая вещь. Страшно больно разочаровываться в том, кого ещё недавно обожествлял, кем жил, кого ждал и кому почти поверил…
Я шла, покачиваясь, по коридору и постоянно оглядывалась. Слёзы застилали глаза. Мне до последнего казалось, что сейчас Клим меня догонит. Постояв у своей двери пару минут, я зашла в комнату, упала на кровать и горько зарыдала…
Перед глазами пронеслось моё детство. И я увидела маленькую, хорошенькую девочку с косичками, которую гладил по голове добрый и любимый дед. Она спрашивала, где её родители, а дед отвечал – они улетели на небо.
Я всё время по ним скучала, смотрела на небо, ждала и спрашивала, когда они оттуда вернутся. Дед говорил, что оттуда не возвращаются, и я начинала на них злиться за то, что они меня покинули, уехали далеко-далеко и не хотят со мною увидеться. Когда мне исполнилось пять лет, дед отвёз меня на кладбище и показал мне их могилы. Тогда я впервые услышала, что они умерли и лежат в этой земле. Рядом лежала и бабушка. Дед горько плакал, называл меня сиротинушкой и бесприданницей, а я по-прежнему смотрела на небо и верила, что они там…
Тогда я полюбила лес, а моими друзьями были деревья и животные. Мы с дедом жили довольно замкнуто и почти не ездили в город. Внешний мир пугал меня, и когда дед привёз меня в город, я расплакалась, испугавшись проезжающих мимо машин, и не могла дождаться момента, когда мы вернёмся домой. Слишком шумно, толпы людей, магазины, и так мало зелени… Так мало деревьев, за которыми можно укрыться.
Больше всего я любила кроликов, которые жили у нас в клетках. Я с ними играла, знала их по именам, а когда они меня не слушались, ставила их в угол, а потом просила прощения.
Я выросла в изоляции и одиночестве, и мне это нравилось. Когда дед сказал, что мне необходимо школьное образование и отправил меня в город к родственникам, я плакала, умоляла его этого не делать. Дед расстраивался и говорил, что я не должна загубить свою жизнь в этом лесу. А я не понимала – о чём он, ведь только здесь я жила и дышала. Мне было горько расставаться со своими друзьями – кроликами, и перед отъездом я просидела с ними всю ночь напролёт. Убедив меня, что мне нужно учиться, дед привёз меня к родне, которая изначально отнеслась ко мне с крайней недоброжелательностью. Мамина сестра постоянно напоминала, что я должна благодарить Бога, что меня не отдали в детский дом и я имею кров, тарелку супа и кусок хлеба.
С детства я привыкла быть хуже всех. Хуже всех одеваться, хуже всех учиться, хуже всех познавать окружающий мир. Моя тётя своей лютой ненавистью к поселившейся у неё нахлебнице воспитала во мне кучу комплексов, она постоянно называла меня лишним ртом. Когда мне было шестнадцать, её очередной муж, оглядев меня с ног до головы, сказал:
