Дело об императорском пингвине - страница 51
— Да ладно, куплю. А — что?
— Потом… Но никому — ни слова.
И Нонна помчалась в буфет, куда только что, по-военному чеканя шаг, прошел Георгий Михайлович.
А я, как всегда, заглянула к Агеевой. Марина Борисовна жаловалась Скрипке на обманувшую ее с утра продавщицу.
— Лешенька, я ведь никогда сдачу не пересчитываю! А таких они сразу засекают. В общем — ста рублей как не бывало.
— Это что, — поддакнул Лешка. — Со мной история еще смешнее произошла… Собрался я за бумагой для факса, беру машину, а тут Каширин с Шаховским: купи, мол, пива заодно, все равно на машине едешь.
В принципе Андрюха таких дел не поощряет, но июль стоял — пекло!
В общем, захожу в алкогольный отдел, прошу шесть бутылок. А пиво, что важно подчеркнуть, в тот период по шесть рублей было. Даю продавщице полтинник, она мне — шесть бутылок и… четыре рубля сдачи. А я во время покупки тоже за деньгами не слежу…
— Ну да, у нас начальство вообще денег не считает, — не преминула вставить Агеева.
— Не отвлекайтесь, Марина Борисовна, следите за ходом моей мысли, — не обиделся Скрипка. — Но смотрю я на эти четыре рубля и смутно чувствую, что сдача побольше должна быть. Продавщица заметила мое недоумение и говорит: «Что, молодой человек, что-то не так?» Да вот, говорю, вроде сдачи должно быть больше. Она: "Что вы?
Раз есть сомнение — давайте пересчитывать. Вы шесть бутылок взяли?"
Я: «Шесть». Она: «Пиво — по шесть рублей?» Я: «По шесть». Она: «Шестью шесть — сорок шесть?» Я: «Да». Она:
«Ну вот — четыре рубля сдачи с пятидесяти». Я отошел сконфуженный, но что-то меня мучает. Она — снова: «Молодой человек, давайте еще раз — у нас не может покупатель уйти недовольным». Представляете? Мы после этого еще дважды пересчитывали, и дважды я, как зазомбированный, на вопрос «шестью шесть — сорок шесть?» отвечал: да! Вот это — актриса! Прямо в цыганки иди и не прогадаешь…
Мы с Агеевой похихикали над незадачливостью Скрипки. Агеева даже забыла про свои пропавшие сто рублей.
— Леш, вот вы бы так зарплату нам насчитывали, с накидкой, — подытожила она.
Скрипка снова не обиделся.
С Горностаевой у него, что ли, опять все о'кей? Бедная Валя!
А я пошла в свой отдел. Звонить предполагаемому вору.
Как я и предполагала, Имант не отказал во встрече: повод был самый правдивый — мне, как журналистке, нужна консультация для написания материала о безопасности в сфере высоких компьютерных технологий.
***
…Этого я уж точно не ожидала.
Борис Рудольфович встал, и я тут же села. Ну до чего породистый!
У него был рост писателя Кивинова, разворот плеч Ван Дамма, изящество и пластика Рики Мартина, а лицо… Такого лица я никогда не видела. И описать не берусь. Могу только сказать, что у Бориса Рудольфовича И манта был не лоб, а — чело, не глаза, а — очи, не рот, а — уста. Из этих уст хотелось пить неотрывно, дабы загасить огонь, сразу вспыхнувший в нижней части тела от его искрящихся очей.
Но самым восхитительным был его голос. Дробь тамбуринов, рокот снежных лавин, далекий майский гром — все было в этом низком тревожащем голосе. У меня вдруг — мороз по коже (после огня-то!), когда он просто спросил: «Вам удобно в этом кресле, Светлана?»
И дальше я уже ничего не слышала. Ни про Черчилля, который считал, что тот, кто владеет информацией, владеет миром. Ни про шалунишек-хакеров. Ни про число компьютерных преступлений, которое неуклонно растет. Я хотела лианой обвиться вокруг этого гибкого загорелого тела. Я хотела хрустнуть всеми косточками под тяжестью этих мышц.
— Я хочу вас, Светлана…
Я вздрогнула от неожиданности.
Борис задумчиво смотрел на меня своими глубокими очами.
— Я хочу вас, Светлана… пригласить на ужин. Не откажите в этой малости.
— Когда? — слишком поспешно спросила я.
— Сегодня. Ждать до завтрашнего дня я вряд ли смогу.
***
Уже на улице я пришла в себя. Нет, это просто наваждение какое-то. Они все, ворюги, промышляющие творениями таксидермистов, такие обаятельные? Или только те, что специализируются на пингвинах? Так задурил голову и все остальное тело. Надо взять себя в руки и вечером в ресторане расколоть-таки этот крепкий орешек.
…Что бы такое надеть на себя — поменьше?
***
— Андрей, я — не одета! Предупреждать надо было! — Еще в коридоре я услышала недовольный голос Лукошкиной.
— Что значит «не одета»? — бухтел Обнорский. — У меня важные переговоры с корейцами — они изъявили желание продюсировать сериал «Все в АЖУРе», а мой юрист, видите ли, — «не одета»!
— У меня сегодня по плану — работа в Агентстве с текстами для «Явки с повинной». И я не обязана по жаре ходить в деловом костюме.
— Твою мать! — бесился шеф. — Не «Золотая пуля», а институт благородных девиц.
Нужно было идти на помощь Анне, снимать напряжение.
— Это кто же тут не одетее меня? — вплыла я в приемную.
Андрей Викторович ошарашен но уставился на мой голый пупок.
— Ну ты даешь! — тут же забыл он про Лукошкину. — На пляж, что ли, собралась?
— Вот-вот, — подхватила Анька. — Для Репино Завгородняя куда как хорошо одета.
— А вы в Репино собрались? Счастливые! — На дворе стояла не по-майски жаркая погода, и находиться в пыльном центре города было невыносимо.
— Никуда я не собираюсь ехать, — отрезала Лукошкина. — Сейчас Спозаранник начнет материалы сдавать, будут у меня и огонь, и вода, и медные трубы…
— Ой, Андрей, а возьми меня с собой!
— Что я там с тобой делать буду? — уже совсем тихо сказал Обнорский, не спуская глаз с полоски тела между моей короткой — салатного цвета — маечкой и изумрудно-зелеными шелковыми брюками-шальварами.
