Долгий, крепкий сон - страница 27

Я посмотрела на мятые билеты. 3140 долларов 21 цент. Каждый.

— Но она не поехала, — продолжила я.

— Нет. Только сказала: «Я люблю тебя, Йося». Но я знаю: своего отца она любит больше.

— Может, она побоялась? Она еще совсем девочка. Может, предложение бросить семью и отца слишком напугало ее?

— Возможно. Но сейчас-то она ушла. Где она? Где Фрэйдл?

— Понятия не имею. А вы не знаете, кто может быть в курсе? У нее есть друзья? Может, кто-нибудь не из общины, к кому она могла бы поехать?

— Я. У нее был я.

— А что произошло в тот день, когда она убежала от вас в слезах?

— О чем вы?

— Ваша соседка видела, как она выбежала от вас, рыдая.

Он напрягся.

— Ничего. Просто… мы поругались из-за того, что она не хотела ехать со мной в Израиль.

В этот самый момент Исаак завопил. Я встала и принялась его качать.

— Все, все, зайчик. Еще минуточку. — Я развернулась к Йосе. — Слушайте, я должна забрать дочь из садика и уложить ребенка. Но нам нужно продолжить разговор. Скажите, по какому телефону я могу вас найти?

— Звоните на сотовый.

Да, я и забыла, что в Лос-Анджелесе даже у охранников-нелегалов есть беспроводная связь.

Пока Йося бегал в квартиру за ручкой и бумагой, я ходила взад-вперед по коридору, баюкая мое орущее чадо. Затем, сунув бумажку с номером телефона Йоси в сумочку, я быстро попрощалась и вылетела на улицу.

Глава одиннадцатая

Я приехала в детский сад «Бет-Эль» и обнаружила Руби на стуле для провинившихся. Бренда, моя любимая воспитательница, металась вокруг нее, явно не зная, что делать. Руби сидела, скрестив руки на груди и вжав голову в плечи, и хмурилась так, что даже щеки побелели. Все как всегда.

— Привет, Руби. Привет, Бренда. Что случилось?

Я очень постаралась произнести это жизнерадостным, доброжелательным и лишь слегка озабоченным тоном. Хотя скорее всего мой голос выдавал истинные чувства: стыд и желание придушить моего ребенка прямо здесь и сейчас, если никто не возражает.

— Здравствуйте, Джулиет. Руби сегодня натворила дел.

Бренда всегда была сама любезность. Я и не подозревала, что в ее репертуаре имеется раздражительность.

— Судя по всему, да, — согласилась я. — А что случилось?

— Честно признаться, я бы сама хотела это знать. Она укусила Александра, и я на две минуты посадила ее на стул для провинившихся. Но это случилось полчаса назад. Она отказывается вставать!

— Ты укусила Александра?! — возмутилась я, присаживаясь на корточки возле Руби. — Разве так можно? Ты же знаешь, что кусаться нехорошо, — я посмотрела на Бренду. — Это на нее не похоже. Обычно она не кусается.

Бренда натянуто улыбнулась.

— Руби! Я с тобой разговариваю! — не выдержала я. — Что здесь происходит?

Дочь посмотрела на меня. Ее сердитое личико пылало праведным возмущением — мать присоединилась к угнетателям! Это уже слишком. По ее щекам потекли слезы. С громким воплем она кинулась в мои объятия. Я погладила ее по спине.

— Все, все, моя золотая. Все прошло. Расскажи маме, что случилось.

— Это нечестно! — рыдала Руби. — Бренда злая!

— Бренда не злая, Руби. Она хорошая. Тебе же нравится Бренда. Она посадила тебя на стул для провинившихся, потому что ты поступила плохо, а не потому, что она злая. Солнце мое, ты уже давным-давно могла с него встать. Ты сама просидела на нем целый день.

Она обиженно посмотрела на меня.

— Алекс первый начал! А я укусила его в ответ. Но Бренда не заметила, как он меня укусил. Она только видела, как я укусила его. Но я укусила его в ответ. Я сказала Бренде, что не встану со стула, пока она не извинится, что посадила на стул меня, а не Алекса.

Да, без сомнения, это моя дочь! Ради того, чтобы доказать свою правоту, она готова испортить себе весь день. А Бренда, несмотря на всю свою любезность, оказалась слишком жесткой, чтобы понять запутанное представление о справедливости трехлетнего ребенка. Тем не менее я не собиралась ждать день, неделю или месяц до окончания этой сидячей забастовки.

— Послушай, Руби. Бренда ничего плохого не сделала. Ей не за что извиняться. Я заберу твою коробку из-под ланча, мы с Исааком поедем домой, возьмем коляску и пойдем в магазин за шоколадом. Если хочешь, можешь идти с нами. Не хочешь — сиди здесь хоть до вечера.

Руби на секунду заколебалась, но потом сдалась. На это я и рассчитывала.

К тому моменту, как мы подъехали к дому, Руби уже выторговала у меня две шоколадки и мешочек золотых. Для меня оставалось загадкой, как я, человек, который с легкостью мог справиться с самыми жесткими и влиятельными прокурорами федерального суда, совершенно терялась перед капризным трехлетним ребенком. Возможно, все дело в том, что я никогда не защищала клиента, чувствуя неловкость из-за того, что уже несколько недель не водила обвинителя в парк и не играла с ним в настольную игру «Пряничный домик». Чувство вины — страшная сила.

Мы доехали до кошерного магазинчика. Нетти сидела за прилавком на высоком стуле, устало подперев подбородок руками. Лицо осунулось, парик растрепался. С того дня, как она предложила Фрэйдл работать у меня, она постарела на несколько лет. Когда мы вошли, она поднялась, улыбнулась Руби и потрепала ее по рыжим кудряшкам. И снова тяжело вздохнула. Исаак заснул в коляске по дороге в магазин, Руби я заткнула плиткой шоколада, и теперь мы с Нетти могли спокойно поговорить.

— Ничего нового, — констатировала я.

— Ничего.

— Нетти, прошло три дня. Пора с этим что-то делать.

— Знаю, знаю. Я с самого начала говорила Баруху то же самое. Он сам не справится. Нужно звонить в полицию.