Синдром синей бороды - страница 87
Вадим остановился и оперся на перила, поглядывая на Лику: похоже придется вызывать мальчиков Уварова, чтоб присматривали за ней негласно и всяких там блондинок, брюнеток до подхода к телу девушки убирали. И работу Лике придется бросить.
— Малыш, ты не хочешь уволиться?
— Не-ет, — остановилась, удивленно воззрившись на мужчину.
— Жаль, — заметил, поднимаясь к ней, обнял, пропел. — `Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой'.
Лика закивала:
— Я буду с тобой.
— Но работу не оставишь?
Девушка загрустила: неужели Вадим сам не понимает?
— Ладно, малыш, пойдем, дома решим, — и пошел вверх. Лика с тоской посмотрела ему в спину и поплелась следом:
— Я… я уйду, — решилась. — Если тебе нужно, если тебе будет спокойней…
И вздохнула.
Вадим остановился у дверей, кивнул: открывай. И спросил:
— Завтра к Грековым идешь?
Лика кивнула, пряча виноватый взгляд. Открыла дверь.
— Давай так малышка, завтра ты отпрашиваешься в отпуск. Хорошо?
— Да, — улыбнулась облегченно: все-таки Вадим удивительно чуткий человек! — Так и сделаю.
Маша вошла в квартиру и с треском захлопнула дверь, вымещая на ней свою обиду. В коридор туту же выглянула Вероника Львовна:
— Машенька, что за манеры?
Девушка исподлобья уставилась на мать, еще силясь сдержатся, промолчать, а внутри клокотала ярость, ненависть ко всем от Лики до матери, и отражалась во взгляде.
Женщина отступила на шаг, боясь, что дочь кинется на неё.
— Что случилось? Что ты смотришь на меня, как на врага? Что с тобой Маша?
— Лика, — выдавила та.
— Что опять Лика?
— Не говори мне, что эта дрянь, появится завтра у нас в квартире.
— А кто будет убирать?…
— Убирать?!…Ты… ты… — Машу перекосило от злости и непонимания, затрясло. — Ты серьезно примешь ее завтра, после всего?! Как ты можешь?… Нет, объясни мне, как ты можешь пускать ее в наш дом?!
— Успокойся, Маша, — испугалась уже за дочь женщина.
— А-а! Успокойся! А как?! А-а, может выпить снотворное, как это делаешь ты, и все будет ровно, и на все будет горизонтально?!! — сорвалась на крик девушка. — Ты ослепла?! Ты не видишь, что происходит?!
— Маша перестань кричать и вести себя как истеричка!
— Да лучше быть истеричкой, чем амебой как ты!! Тебе же на все, на все плевать!! На мужа, на меня, на сына!.. А что ты вообще вылезла? Живи там, в своем домике — кухне! А Лика пусть живет здесь, трахается с твоим мужем, со всеми кто придет в гости!…
— Что за крики? — спросил Егор Аркадьевич, выглянув в коридор. — Что происходит?
— Объясни ему?! Скажи, что завтра Лика снова придет сюда и займет твое место, потому что ты не против!! Пусть он не стесняется!
— Ты, по какому праву кричишь на мать?! — возмутился мужчина. — Это что такое?! Эпидемия сумасшествия? Один кидается на отца, другая кричит на мать… Вы как себя чувствуете, а, деточки?!
— Отвратительно! Смотрим на вас и радуемся! Ты с этой, а матери все равно. А может вы договорились меж собой, а нас забыли поставить в известность? А может ваша дор-рагая Ликуся не домработница, а гетера? Обычная шлюха по вызову?! И следующий сеанс завтра?!! Так вот слушайте — если эта дрянь появится здесь, если она вообще хоть раз появится в нашем доме, я уйду!
— Ты не мала еще ультиматумы родителям предъявлять? — спросил Егор. Маша молча скинула пальто и пошла к себе. Остановилась у двери в свою комнату и громко объявила:
— Я объявляю бойкот!!
— Вот до чего дожили! — указал Греков ладонью на закрывшиеся за дочерью двери. — Вот твое воспитание: самостоятельность, самостоятельность и еще раз самостоятельность. Самовольство! Вырастила эгоистов!
— Не смей повышать на меня голос! — прошипела Вероника. — Это не я, а ты! Ты и твой брат! Как он появился — все кувырком пошло! А еще твоя протеже. Твое непонятное, подозрительное упрямство оставить ее у нас.
— Ты сама согласилась с моими доводами: Маша должна была получить урок! Впрочем, я знаю истинную причину твоего согласия: дешевая рабсила! Ты же не найдешь домработницу за ту сумму, что выдаешь Лике…
— Да! Взаимовыгодна: ты хотел устроить ее — пожалуйста, но с какой радости я должна терпеть эту дурочку в своем доме? Урок Маше? Издевательство над ребенком! Садизм! Ты сам виноват в том, что она совершила. Своим поведением, отвратительным отношением к семье, прежде всего! Но наказал за то дочь! Глупую девочку, что пыталась защитить себя и родных! Ты не понял этого, возвел в степень преступления…
— Что ты говоришь? Нет, ты слышишь, что ты говоришь? Кого ты пытаешься защитить, оправдать? Если ты считала садизмом мою попытку наказать и научить Машу, приведя к нам несчастную, что стала жертвой ее эскапады, то почему же ты не воспротивилась? Приняла? Да потому что тебе это было выгодно! Тебе! А если что — все можно свалить на меня… Ты вносишь разлад в семью, именно ты! Ты не женщина — ты гарпия, бездушная машина! И Лика тут ни причем, и Вадим — они лишь повод объяснить окружающим, оправдать свое равнодушие к нам! Ты же ненавидишь всех нас: и меня, и детей, тем более Вадима! Думаешь это не видно? Думаешь хорошо скрываешь? Нет, милая моя женушка — видно! Да я задыхаюсь от миазмов твоей ненависти, и давно бы ушел, если б не дети. Во что бы они превратились, оставь я их? Ни тепла, ни любви — расчет, амбиции, хитрость и ложь, ложь, ложь!!
Вероника молча смотрела на мужа и могла бы возразить, но впервые не хотела:
— Ты и сам немногим отличаешься от меня, — бросила тихо, и ушла на кухню, плотно прикрыла дверь.
