Именем закона. Сборник № 3 - страница 14

— Когда вы вчера ушли от Надежды Андреевны?

— Следом за Гердом и Татьяной Грач. С Надей оставалась Валя Голубовская.

Внезапно Голованова стала бить дрожь. Он старался ее унять.

— Вы знаете, где сейчас Голубовская?

— Она же не виновата, что отлет был назначен на сегодняшнее утро. Извините меня.

Он встал, усилием воли стараясь справиться с дрожью, и вышел.

Я ждал.

По квартире распространился запах валерьянки.

Голованов вернулся бледный и уселся в кресле, поеживаясь.

— Извините, — сказал он, — трудно держаться. Продолжим.

Глава 4

Наспех перекусив в буфете, я поднялся к себе на пятый этаж. К телефонному аппарату была прислонена записка Александра Хмелева:

«Уехал в д. Конкино Кал. обл. за бутылкой».

Юморист, подумал я. Я прямо видел ухмылку Александра, когда он писал эту двусмысленную фразу.

По плану мне предстояло вечером встретиться с Мироновой и психиатром. Я сел за телефон и полчаса крутил диск, пока не дозвонился до профессора Бурташова. Я объяснил, что мне нужна консультация по вопросу поведения самоубийц, и он охотно согласился помочь мне, но только завтра, сославшись на чрезвычайную занятость. Условившись с ним о встрече, я позвонил Мироновой. Был восьмой час. Однако она все еще работала.

Даже в протоколе допроса чувствовалась боль Анны Петровны Комиссаровой, бывшей гардеробщицы Большого театра. После гибели мужа Анна Петровна осталась с двумя детьми на руках — близнецами Надей и Алешей. Это меня заинтересовало. Никто из тех, с кем я беседовал, не говорил, что у Надежды Комиссаровой был брат. В рассказе Анны Петровны больше того, что он существовал, ничего не говорилось. Но в вопросах и ответах дотошная Миронова уделила ему полстраницы. В отличие от сестры Алексей рос непутевым. Учился он с грехом пополам. Жили они тогда у парка имени Горького, и Алексей все время проводил в Нескучном саду. В шестнадцать лет он связался с бандитами и грабил прохожих. Однажды, убегая от милиционеров, он спрыгнул с Крымского моста в Москву-реку и утонул. Тело так и не нашли.

Я дочитал протокол с ощущением, будто коснулся чужой раны. Конечно, вся надежда Анны Петровны была на дочь. Она, как бы предвосхищая свои жизненные неурядицы и несчастья, даже назвала ее Надеждой. Но судьба распорядилась безжалостно… Анна Петровна считала, что дочь не могла покончить с собой. Это подсказывало ей материнское сердце. Странно, что Миронова записала такой ответ в протокол, подумал я. Впрочем, иначе она нарушила бы целостность картины допроса. У нее всегда протоколы допроса носили характер завершенности, как новеллы.

Анна Петровна хорошо знала жизнь дочери — и театральную, и личную. Дочь ничего от нее не скрывала. Но в протоколе ничего не было о Скарской.

Зеркало в комнате, где мы сидели за столом с Анной Петровной Комиссаровой, было завешено, будто в квартире лежал покойник.

Старое полотенце на зеркале, заштопанная скатерть, треснутая чашка с блюдцем от другой чашки, вылинявшее платье на Анне Петровне — все говорило о бедности. Анна Петровна уже не могла плакать, а только всхлипывала, горестно качая головой и приговаривая: «За что такое? За что?»

— Надя, наверно, к вам часто заходила?

— Часто, миленький, часто. К кому ей еще было ходить, как не к родной матери?

— Она помогала вам?

— Помогала. Только раньше больше. Наденька сама нуждалась.

— Давно?

— Давно не давно, а с тех пор, как кончились ее гонорары. Прибежит и скажет: «Мама, извини, но у меня сейчас стесненное материальное положение». Потом засмеется так весело и разведет руками: «Мама, денег нет». А все равно оставит то пятерку, а то и десятку. Не сложилась у Наденьки жизнь. Не надо было ей в театр.

— Вы не одобряли, что Надя стала актрисой?

— Почему, миленький, не одобряла? Когда Наденьку пригласили в кино, я первая сказала: «Иди, доченька». Благословила ее. Думала, пусть она хоть поживет по-другому. Может, в этом ее счастье. Она и была счастлива, пока не потянуло ее в театр.

— Вы тогда тоже в Большом театре работали?

— Там же, миленький, там же.

— Зарплата у вас, наверно, была небольшая. Как же вы жили с двумя детьми?

— Плохо, миленький, плохо. Тяжело было. Но свет не без добрых людей, и государство помогало чем могло.

— Вы не получали пенсию за мужа?

— Муж умер, миленький, от пьянства. Напился и попал под машину, когда Наденьке с Алешей было два года. Пил он без оглядки. Видно, в жилах у него текла кровь с вином. И отец его пил, и дед. Фамилия у них такая. Пьяных.

Теперь мне стало ясно, почему шестнадцатилетняя Надя Комиссарова, получая паспорт, взяла фамилию матери, а позже придумала легенду о загадочных обстоятельствах гибели отца.

На столе лежали фотографии Нади и Алеши — тусклые, с трещинами, плохим фокусом. Я взял одну из них. Испуганное лицо мальчика и доверчивое лицо девочки. Страх в глазах мальчика и вера в глазах девочки. Может быть, Надя верила, что из фотоаппарата вылетит птичка.

— Нелегко вам пришлось, — сказал я.

— Плохо мы жили, миленький. Одна надежда была на Наденьку.

— А Алеша?

— Алеша рос злым. Он пошел в Пьяных. Он людей не любил. Он с детства себя любил. Меня, мать, он ни во что не ставил. А, что вспоминать, миленький?! Грех так говорить, но избавил меня господь от новых страданий, призвав его к себе. Последнее дело людей грабить…

— Анна Петровна, Надя была хозяйственной?

— Она пироги любила печь. Аккуратная была.

— Могла она оставить на ночь немытую посуду?