Следователь по особо важным делам - страница 68
И ещё один факт, говоривший о том, почему подозрения по поводу Коломойцева шатки: решительно все, знавшие его, в один голос твердят, что он пьянеет теперь с очень небольшого количества алкоголя. И очень быстро засыпает.
Причём спать может где угодно — в машине, в гараже на старых баллонах, при любом шуме и гаме. Из двоих приятелей скорее уж Залесский мог встать среди ночи и незаметно отлучиться.
Между прочим, я попытался выяснить, откуда пошло прозвище Коломойцева — Бородавка. Никто не мог объяснить толком. Лишь один из шофёров сказал:
— Бородавка, она бросается в глаза, а ведь штука бесполезная. Можно сказать, некрасивая…
Уничтожающее определение.
Теперь о Залесском. Начнём с того, какие мотивы могли бы заставить его пойти на убийство жены? Ревность? Исключено. Он пять лет слонялся на стороне, не заботясь, соблюдает она верность или нет. По-моему, забота об этом вообще не занимала его мысли.
Могло ли испугать Залесского рождение второго ребёнка? Сам по себе только этот факт — вряд ли.
Не задумываясь, он бросил жену в первый раз. Пожалуй, в более тяжёлом положении. Одинокую, почти без средств, не имеющую никакой специальности. И теперь знал, что жена не пропадёт. Есть у неё диплом, работа, значит — оправданный достаток, а при упорстве и трудолюбии, в чем нельзя отказать погибшей, — даже хорошее положение.
Короче, он вполне мог надеяться, что если надоест совхоз, Аня, дети, то он сможет уйти без скандала и сцен:
Залесская доказала уже ему свою гордость и самостоятельность.
Для убийства он должен был бы иметь очень серьёзные мотивы. Их я не видел. И ещё его последний приезд сюда.
Ищенко выяснила, что в Североозерске Залесский заходил в мастерскую, где изготовляли плиты на могилы. Его не удовлетворили представленные образцы. В Барнауле Залесский посетил одного армянина, делающего надгробия. Но тот брал за свою работу очень дорого. Наверно, Залесский не располагал такими средствами. Они не сошлись в цене.
Сам факт, что человек приехал за тридевять земель, чтобы отдать дань памяти жены, о чем-то говорил…
Встречаясь с Мурзиным, я обращал внимание, что Емельян Захарович выглядел последнее время неважно.
Усталый вид, красные глаза. Узнал я обо всем совершенно случайно и от человека, с которым я давно хотел встретиться.
Он появился в совхозной гостинице вечером. Постучался ко мне:
— Можно?
— Пожалуйста, входите, — предложил я.
— Разрешите представиться: я тот самый Зайцев, что на вас жаловался. — Он широко улыбнулся.
— А я несколько раз забегал в райисполком, чтобы лично ликвидировать то недоразумение, — сказал я, предлагая гостю сесть.
— Анне товарищ Червонный говорил. — Он положил руки на стол.
— Не хочу на кого-то перекладывать вину, но меня тогда подвели, — сказал я.
— Это бывает, конечно, — согласился он. — Недаром говорят: доверяй и проверяй. Я сгоряча, понимаете, сразу в райком…
— Приношу свои извинения. Конечно, получилось не по форме и бестактно…
— Ну ладно, спишем. Обиды обидами, а дело есть дело.
— Да, я хотел с вами поговорить» потому что вы старый работник, бываете здесь часто, знаете совхоз. А мне не мешало бы узнать о взаимоотношениях между людьми, о жизни в «Маяке»…
Зайцев скрестил полные руки на животе, наклонил голову набок, отчего полная его щека легла складками на воротник пиджака.
— Вообще-то, я действительно наезжаю сюда. Мы с Емельяном Захаровичем бывалые целинники. Вместе приехали. Тридцатитысячники. Только он остался на земле, а меня перетянули в Советы. Мурэин шутил: «Сбежал с трудового фронта…» Я предлагал поменяться.
— А Емельян Захарович? — я принял шутливый тон разговора.
— Говорит, в совхозе и похоронят. Рано ему думать об этом. Если выдержал войну, такому орлу до ста лет жить.
— Но мне что-то показалось в последнее время, что Емельян Захарович устал, — сказал я.
— Он! Признался сам?
— Нет. Но я вижу.
Павел Евдокимович покачал головой:
— Иногда его мучает ревматизм перед сменой погоды. Но он привык как будто… Наверное, спит мало. Вы бы видели его, когда надо собраться, поднять людей. О чёрных бурях слышали, наверно? — Я кивнул. — Все растерялись, а он нет. Многие не знали, что делать. Емельян Захарович один из первых поверил в науку. Можно, говорит, обуздать эрозию. Как узнал, что Бараев занимается в Шортандах этой проблемой, — к нему. Совхоз «Маяк» стал едва не первым полигоном в районе по проверке идей Бараева… Вот что значит верить! Бараев теперь видный учёный, лауреат Ленинской премии. Кажется, Мурзин до сих пор с ним переписывается… — Зайцев мельком посмотрел на часы.
— Вы спешите?
— Да нет, ещё есть время.
— А отчего же ему сейчас не отсыпаться? Зима. Ни сева, ни жатвы.
Зампредседателя райисполкома усмехнулся:
— Зимой у нас другая страда. Кстати, вы где смотрите телевизор?
— Нигде, — удивился я.
— Как это? — больше моего удивился Зайцев. — Хоккей. Чехословакия — СССР.
Все ясно: болельщик. Выходит, Емельян Захарович тоже. Вот откуда у него красные глаза и усталый вид. Ну и ну…
— Это же, наверное, поздно, — сказал я. — Разница во времени…
— Часа в четыре закончится, — подтвердил он. — А что?
Пуще неволи… Может, вместе пойдём, посмотрим у Емельяна Захаровича?
— Спасибо. Я не увлекаюсь.
Зайцев посмотрел на меня, как на марсианина:
— Это живя в Москве! — Он покачал головой, все ещё не веря. — У вас же там только и смотреть хоккей… Нет, вы действительно не болельщик? А мы тут все выкрадываем время у сна. А как же иначе? Хоккей!
