После любви - страница 43
– Ничего.
– Вы не спите?
– Не сплю.
– Не слишком нахально с моей стороны?
– В самый раз. Я ждал вас, Сашa. Я бы очень расстроился, если бы вы не пришли.
Ни слова о скверном мальчишеском проступке, заставившем меня страдать, ни слова о сорванном свидании, что ж, я тоже промолчу. Раскалывать и без того хрупкую тишину номера было бы недальновидно – все равно что устраивать скандал в научной библиотеке, в отделе редких книг. Светящаяся нагота Алекса, ее текстура сродни текстуре старинного фолианта, он попадает в руки лишь избранным: на короткое время, под расписку, под личную ответственность начальника отдела.
– Я пришла.
– Someday my princess will come.
Пошлейшая фраза.
Она пережила массу метаморфоз, она прорывала ходы в кожаном напульснике, она окуклилась в бумажном листе и теперь, расправив прекрасные крылья, слетела с губ Спасителя мира. Сгустившийся вокруг меня воздух пробивают искры – медовые, ванильные, кофейные, ореховые, еще можно добавить вкрапления неона, я едва держусь на ногах, я готова рухнуть на колени перед Алексом.
Секс со мной не доставит вам никакого удовольствия – эта реплика меня больше не убеждает.
– Присаживайтесь.
– Куда?
– Куда хотите. Можно на пол.
Сидеть на полу, рядом с Алексом, напротив Алекса – что может быть чудеснее? Я сама была готова рухнуть передним на колени, он просто предугадал мое желание.
– День был долгим, – голос Алекса такой же медовый, как и его тело. Такой же ванильный.
– А вечер еще длиннее. Я надеялась провести его с вами.
– А провели…
– Не важно. Важно, что он кончился. И теперь ночь властвует над миром.
Геометрия напыщенных магрибских светильников – это она сунула мне в рот фразу, – липкую и приторную, как сладости, продающиеся на каждом углу вместе с орешками, кулек на выбор стоит десять дирхам.
– У вас устаревшие сведения, Сашa. Над миром властвует совсем не ночь.
– Вы. – Мне становится весело.
– Как вы догадались? – Алекс веселится не меньше моего.
– Я знала это с самого начала. Еще когда увидела вас в аэропорту.
Алекс смешивает карты рукой:
– Забавная вещица это гадание.
– Да.
– Под него при известном умении можно организовать целый культ. Сродни вудуистскому. Добавить еще несколько аксессуаров, снабдить неправдоподобной теорией…
– Почему неправдоподобной?
– Потому что правдоподобные людям претят. Люди находят их невыносимо скучными. Вы не согласны?
– Я как-то не задумывалась над этим…
– Правда, придется поработать над дизайном. Поломать голову над символами. Заменить агрессивно мусульманские на более привычные христианские.
– Или масонские…
Алекс смотрит на меня с живым интересом.
– Или масонские, вы правы.
– И что потом?
– Потом? Потом подбросить сведения о них в пару книг, датируемых, скажем, веком пятнадцатым-шестнадцатым…
– Это возможно?
– Конечно, возможно. – У Алекса большие связи в отделе редких книг, если он вообще им не заправляет. – В этом мире нет ничего невозможного.
– Вас сразу же раскусят.
– Не раскусят. – Спаситель мира беспечно шевелит пальцами на ногах. – Человечество в большинстве своем охотно клюет на подобные мистификации. Вечно что-то выискивает, перекраивает историю, переписывает вечные истины, сует нос в постели святых, в надежде обнаружить там проституток с ближайшего постоялого двора. Вокруг – одна мерзость невежества и мрак полузнания.
– Вы слишком пессимистичны, Алекс.
– Я хорошо знаю людей, и потому у меня нет поводов для оптимизма.
– Вы еще и мизантроп.
– Грешен и каюсь. Но лучше быть мизантропом, чем недоумком, свихнувшимся на конспирологии. Или кретином, пытающимся отыскать в бульварной книжонке ответы на вопросы, над которыми лучшие умы бились веками. Адаптация – вот бич нашего времени, адаптация всего и вся. Никто не хочет прилагать усилий, Сашa.
– Усилий к чему?
– Ко всему. Фитнес-центров для тренировки мозгов не существует.
– Запатентуйте хотя бы один. Если вы так печетесь об умственном дряхлении человечества.
– Ну уж нет, с таким подходом и прогореть недолго. Я предпочитаю стричь купоны в других местах. Помните бритву в вашем шкафу?
– А что бритва?
– Она была хороша за стеклом, она выглядела произведением искусства, но стоило вам вытащить ее, как все очарование пропало. Что у нас имеется?
– Что? – я не совсем понимаю, куда клонит Алекс.
– Бритва, стекло и вы.
– Я? При чем здесь я?
– Хорошо. Не вы. Любой другой, кто мог оказаться на вашем месте. И на месте бритвы могло оказаться что угодно. От бритвы требуется лежать смирнехонько и изображать из себя кинжал, которым был заколот Юлий Цезарь. Или стилет, которым был заколот Марат. От вас требуется верить в наличие подлинного кинжала и подлинного стилета.
– С чего бы это мне верить в такую чушь?
– Хорошо. Не вам. Всегда найдутся идиоты, готовые поверить.
– Недоумки и кретины?
– Они. Между ними и бритвой всегда будет существовать стекло, обеспечивающее веру с одной стороны и иллюзию – с другой. Я. Я хочу быть этим стеклом. Я и есть стекло.
Алекс придвигается ко мне, он не сводит с меня глаз. Чертовски красивых глаз.
– Я достаточно ясно выразился?
– Более чем.
– Вы ведь меня поняли, маленькая умница?
– Кажется, да. Бритва – это аллегория. А стекло…
