Дотянуться до моря - страница 120
Пока выбирались на Кольцевую, ехали по ней на юг, то и дело толкаясь в пробках, молчали, словно боялись начать разговаривать друг с другом. На самом деле, темы были убийственные: где взять денег, что будет с Кириллом, если денег не достанем, как такое могло произойти и кто виноват в этом и так далее, и так далее, и чем дальше, тем страшнее. Оба понимали, что долго играть в молчанку не получится, и тем не менее оба, не сговариваясь, оттягивали начало разговора.
Когда с МКАДа сворачивали на федеральную автодорогу М2 «Крым», водителям со стажем более известную, как Симферопольская трасса, тишину в машине нарушил звонок Марининого телефона. Ее аппарат, как и мой, через блютус был скоммутирован с системой «хэндсфри» Субару, и голос звонившего заполнил салон. Это была Валя.
— Вы где? — с места в карьер начала наша медицинская знакомая, вполне органично между двумя этими короткими словами вставив развернутое и совершенно непечатное обращение к некоей гражданке, нашей с Мариной общей матери. — Мы во сколько договаривались? Я тут светило для вас держу, на обед не отпускаю, вешаю ему лапшу, что вы уже на подходе, в лифте, в коридоре, а вы где? Нет, можно подумать, что мне это нужно больше, чем вам!
— Валь, успокойся, — ответила Марина, кинув на меня тревожный взгляд. — Извини, мы не подъедем. Тут у нас такое дело…
И она вкратце поведала ей наши горестные утренние новости. Сердобольная Валя во время рассказа ахала и охала, вставляла: «Боже мой!» и «Не может быть!», а после философски заметила:
— Да, дети — такое дело, куда их не целуй, у них везде жопа!
Потом она спросила, когда мы вернемся. Мы переглянулись, и Марина ответила, что по обстановке, но самое раннее — послезавтра.
— Ты за делами младшего своего мужика не забывай, подруга, — наставляла Валя, — что старший твой сидит на мине с запущенным часовым механизмом, и когда она звезданет, только Богу известно. Но если ничего не делать, звезданет точно. Так что я его перезапишу на после-послезавтра, а там посмотрим. А пока пусть пьет все, что я сказала, на пару дней можно и без контроля, ничего страшного. Но если у вас там все затянется, не дай Бог, обязательно мне звони, я скорректирую. Ну, пока, подруга, удачи вам обоим в исполнении вашего родительского долга.
Минут десять снова молчали. Мысли вертелись вокруг суммы 40 тысяч долларов. Все напоминало о ней — знак «40» на обочине, указатель «Крюково — 40 км». Сама по себе сумма проблемой не была, даже Марина вполне могла бы испросить такой заем у своих работодателей — гонконгских владельцев галереи, где она была исполнительным директором. Но и ей, и мне на нахождение денег нужно было минимум пару дней, а главным было то, что нужны были они именно сегодня. В который раз я перебирал в голове список людей, которые могли бы вот так, сразу и быстро, не задавая лишних вопросов, без формальностей ссудить мне 40 тысяч долларов. Вообще, всегда имея ту самую, ушедшую на залог за Самойлыча, заначку, я уже очень давно ни у кого ни на какие нужды не занимал и копейки, поэтому круг людей, к которым можно было бы обратиться с такой специфической просьбой, был крайне неширок. И как назло, на сегодняшний день этот круг был еще уже, чем, например, десять дней назад. Тогда это мог быть Витя Бранк и, пожалуй, Ведецкий, но к Бранку обращаться после того, что было — немыслимо, а как просить денег у адвоката, который оказал совершенно неоценимые услуги и, еще не получив за это ни копейки, сам ссудил денег, недостающих на выкуп Питкеса из лап правосудия? Правда, сейчас в этом списке появилось одно лицо, которого декаду назад там не было — Леонид Игоревич Ещук.
— Чем обязан? — с иронией в голосе вместо приветствия спросил меня майор. — Приняли решение?
— Почти, — коротко ответил я. — Слушай, майор, тут такое дело. Сын у меня в сопредельном государстве по глупости к твоим тамошним коллегам в лапы угодил, еду вызволять его. Деньги мне срочно нужны. Из той сотки, о которой разговор был, нельзя сороковник как-нибудь сегодня вырвать?
На том конце провода воцарилось молчание. Прислушивающаяся к разговору Марина с надеждой воззрилась на динамик.
— Нет, вечером стулья, утром деньги, — ответил, наконец, Ещук. — Приезжай, подписывай все бумаги, завтра получишь расчет.
— Майор, мне сегодня надо! — повысил голос я.
— Ничем не могу помочь, — спокойно возразил майор. — По сыну сочувствую, желаю удачи.
И положил трубку.
— С-сука! — проскрежетал я зубами, но этого моего мнения о себе майор уже, к сожалению, услышать не мог.
Марина посмотрела на меня, ее глаза были красны от слез.
— Арсений, ты ведь говорил, что у тебя в банке всегда заначка на черный день лежит, — осторожно спросила она. — И даже сумму называл — сто тысяч. Говорил, что этой суммы хватит, чтобы отбиться от любого наезда, решить любую проблему. Это ведь, надо полагать, не рубли имелись в виду?
— Нет, конечно, — ответил я. — Только нету заначки, вышла вся.
И я рассказал Марине о Питкесе и о залоге, который пришлось заплатить, чтобы Самойлыч вышел на свободу. Марина внимательно слушала, потом долго молчала, а потом тихо заплакала.
— Ты чего?! — нервно спросил я. — Ну, вышло так, совпало! Откуда я мог знать, что Кир выкинет такой фортель? Конечно, была бы эта заначка, сейчас не было бы проблем…
— Я не об этом, — тихо ответила Марина.
— А о чем? — недоуменно повернул к ней голову я.
— Я о том, Арсений Костренёв, — горько продолжила Марина, — что если бы эти два события — залог за Самойлыча и выкуп за сына, совпали бы по времени, и заначки хватало бы только на что-то одно, кого бы ты спас, а?
