Дотянуться до моря - страница 172
Леха Чебан слушал эту мою тираду, стиснув рюмку так, что казалось, она сейчас лопнет в его пальцах. Но я и сам распалился чуть не добела, поэтому когда он вдруг весело рассмеялся, я, уже готовый чуть не к мордобою, искренне удивился.
— Вот зараза ж ты все-таки, Сеня! — радостно воскликнул он. — Надо ж так все переврать! Вечно ты так все выкрутишь, что и не узнать! Заметь, это ты какие-то апокалиптические картины будущих России с Украиной справ[ii] нарисовал, я до такого и додуматься не смог бы! Но на самом деле подозреваю, что ты со мной если не во всем, но во многом согласен. Ты ж всегда был, по сути, диссидентом, я помню. «В чем мы с партией едины? Дружба, водка, Цеппелины!» — кто сочинил? Ладно, предлагаю замириться, мы-то с тобой друг другу точно не враги, а дружбаны, верно? В общем, за приглашение твое я тебе очень сильно признателен, но, извини, не поедем. А если тебе — тока без обид! — так приспичило на кого-нибудь благотворительность свою просыпать, то я тебе подскажу подходящую кандидатуру. Вот щас только в сортир скатаюсь, и скажу. А ты позвони пока, а то уже с полчаса телефон тискаешь!
И Леха, закрутив на своей тачанке виртуозный пируэт, каким-то миллиметровым чудом не задев при этом ни стол, ни холодильник, выехал с кухни. Я задумчиво посмотрел ему вслед, и набрал маму. Тянулись гудки, но ответа не было. Другой, третий раз — тоже самое. Долго, слишком долго мама не выходит на связь, что-то тут не так. Почувствовав, как тревога начинает туго сжимать пищевод, позвонил Марине.
— Здравствуй, Арсеньюшка! — как-то особо по-доброму прозвучал в трубке женин голос. — Как дела у тебя? Как там город Мариуполь?
Я вкратце рассказал Марине, что перебрался в пригород Харькова (поближе к границе — так я обозначил мотивацию переезда, а о Запорожском «периоде» счел за лучшее умолчать вовсе).
— Как там у вас? — поинтересовался я — просто так, дежурно, чтобы не сразу переходить к просьбам и указаниям на тревожащую меня тему.
— Все хорошо, — ответила Марина. — Оба ходят тише воды, ниже травы. Кирилл очень ждет твоего возвращения. Говорит, буду извиняться, пока папа меня не простит. Переживает. Дома тоже все в порядке, никто не приходил.
— Кто не приходил? — не понял я.
— Ну, с обыском, — пояснила Марина. — Ты ведь говорил, на даче был обыск? Точно — я поехала, дом опечатан, я входить побоялась. Посмотрела через окошко — внутри все кувырком. Я так думаю, что и домой должны были прийти, верно? Но никого не было.
Я почувствовал, как в голову с Мариниными словами влетела какая-то мысль, но настолько невнятная, что разбирательство с нею я решил оставить на потом.
— Ну, и слава Богу, — только и прокомметировал я, и изложил Марине суть моей тревоги, попросив завтра по возможности с утра смотаться в Строгино проведать маму.
— Я, конечно, съезжу, — не без сдерживаемой язвы в голосе ответила Марина. — Не прямо с утра, но съезжу обязательно. Только я уверена, что Наталья Ильинична, как обычно, что-то не то нажала на аппарате, так что он у нее теперь не звонит, и случайно выдернула ногой провод из розетки на домашнем телефоне.
— Мы не разговаривали уже дня четыре, — возразил я. — Она давно должна была бы сама позвонить.
— Ну, значит, дуется на тебя, что ты не звонишь, при этом не зная, что у нее самой телефоны не звонят, — быстро нашла объяснения скептически относящаяся к некоторым нюансам наших с мамой отношения Марина. — Я съезжу, съезжу, не переживай.
Не могу сказать, что я положил трубку с полным облегчением, но тем не менее как всегда во всем уверенной Марине удалось развеять большую часть моей тревоги. Тут как раз вернулся из поездки в сортир Леха.
— Ну, по рюмашке? — больше утвердительно, чем вопросительно воскликнул он, аппетитно потирая руки. — Тильки зараз побачу, який харч у холодильнике залышылся!
— Ты давай рассказывай, про какую там кандидатуру ты тут намекал, — прищурился на него я, разливая водку.
— А-а, ты про это? — усмехнулся Леха. — Щас расскажу. Тут, вишь, такое дело…
И Чебан, словно не будучи уверенным в том, стоит ли раскрывать свой давешний намек, замолчал, глядя на отражение лампы в темном окне. Я стукнул своей рюмкой об его:
— Давай, не тяни. Сказал «а», говори уже и «бэ».
Леха вскинул глаза на меня, кивнул, выпил.
— Тут, вишь, какое дело, — повторился он. — У птицы нашей, Сороки, ребенок сиротой остался, сын. Знаешь как кличут? Андреем, а по отцу записан — Арсеньевичем. Сорока Андрей Арсеньевич. А родился знаешь когда? 17-го августа 88-го года. Ничего тебе эта дата не говорит?
Я быстро в уме позагибал пальцы назад, получилась середина ноября 87-го. Ну, да 14-го мы с Чебаном ушли на дембель, 16-го он познакомил меня с девушкой Аллой Сорокой, 18-го мы с ней расстались, как оказалось, навсегда. А ровно через девять месяцев, день в день, у нее родился сын, которого она назвала Андреем. Это что ж получается — в честь деда ребенка? У меня задрожали руки.
— Ты хочешь сказать?.. — начал я, не глядя Лехе в глаза.
— Да ничего я не хочу сказать! — всплеснул руками тот. — Ну, да, по времени, вроде, сходится, так и что? Может, Сорока наша, царствие ей небесное, накануне, перед тем, как с тобой, тоже с кем-то полетала, и к моменту, как с тобой закадриться, уже заряженная была по полной программе? А отца записала Арсением, просто потому что потом решила, что ребенок от тебя.
— Нет, — помотал головой я, — такого быть не могло. У нее со мной первый раз это было.
— Вона-а! — присвистнул Леха. — Точно?
