Дотянуться до моря - страница 197
— Отец сказал, что я имею прямые права на то, чтобы стать хранителем, и что хранитель может распоряжаться кладом единолично при условии, что это пойдет на благо рода. Просто для того, чтобы вступить в права наследования, нужно быть верующим, читать Коран, жить в Эльбургане или в Кешваре, и так далее. Пока дела шли нормально, я считал это скорее сказкой, чем реальностью, но когда все посыпалось, тем более, когда я по дурости загремел на нары, я изменил свое мнение. Ты прав, мой внезапный интерес к исламу — из-за этого. Потом я первый раз съездил в Эльбурган, познакомился с Шахратом и Парвизом, уже стариками, смог им понравиться. Когда после смерти Амзы я был там второй раз, я убедил стариков, чтобы они показали мне тайник сейчас, а не потом, потому что они в любой момент могли сыграть в ящик. Они настаивали, чтобы я остался в Эльбургане, но я прикрылся тем, что надо везти в Москву Азана, они и купились. Полгода назад они оба умерли, один за одним — от старости, я тут ни при чем. Никто в селе больше не знал о кладе, это давно считалось эпосом, легендой. Разумеется, я сразу вывез камни. Они очень высокого качества, темно-зеленые, очень прозрачные, сейчас таких не добывают нигде в мире. По нынешним ценам это несколько десятков миллионов долларов, и у меня есть покупатель из Швейцарии на все оптом. Вот он, мой остров Монте-Кристо!
И Аббас вынул из внутреннего кармана пальто полиэтиленовый пакетик, внутри которого цветом еловой хвои зеленел, тускло посверкивая, овальный камень размером с перепелиное яйцо. Аббас осторожно вынул его, взял в пальцы, поднял на свет. Камень вспыхнул фантастическим, ни с чем не сравнимым зеленым огнем.
— В нем почти 50 каратов, и стоит он триста тысяч долларов, — мечтательно произнес Аббас, заворожено глядя на камень. — Из моего клада можно сделать сотни таких камней. Но покупатель говорит, что не будет делать этого сразу, а то можно обрушить рынок. Представляешь, шеф — обрушить мировой рынок! На, посмотри, какое оно — мое счастье, мое будущее, моя свобода!
И Аббас протянул камень мне. Я уже почти дотронулся до него пальцами, но в последний момент отдернул руку. Я подумал, что, коснувшись этого камня, я тоже стану причастен к этому беспардонному ограблению целого маленького народа, о котором только что без зазрения совести рассказал этот монстр, этот Лепрекон, этот Зер Калалуш. А час назад по его злой воле я должен был оказаться в тюрьме, а десятью минутами позже только чудом не отправился на тот свет человек по фамилии Остачний. А три дня назад он хладнокровно перекинул через перила балкона свою жену Иву, я теперь был уверен в этом. А неделей раньше он спалил в машине тело своего единоутробного брата, и совершенно не факт, что уже неживого. И внезапно я четко решил, что, пожалуй, я этого человека из квартиры не выпущу, хоть спецназ и опаздывает.
— Знаешь что, Абик, я тебе скажу? — сказал я голосом, который сам не узнал. — Пошел-ка ты со своими изумрудами на х…й!
Аббас вскинул на меня изумленные глаза, молча пожил камень в пакетик, убрал в карман. Сказал: «Ну, я пошел», и направился к двери. Я услышал, как он открывает задвижку, поворачивает барашек нижнего замка. Нажимает на ручку, раз, два, еще — дверь не открывается. Через секунду его хмурая черная фигура снова появилась в проеме арки.
— Дай ключи, шеф, — тихо произнес он, не глядя на меня. — Не шути, открой дверь, мы же обо всем договорились.
— Не дам, — твердо ответил я. — Покушение на Остачнего не удалось, он жив. Олега-прораба взяли, он тебя сдал, его сообщение, что все окей — ментовская наживка. Спецназ будет здесь через пять минут.
Аббас вскинул на меня глаза. Боже, что было в этих глазах! Непонимание, ненависть, страх, боль, отчаяние, безысходность — такого сочетания чувств я не видел в человеческих глазах никогда.
— Я не пойду в тюрьму, — сказал он, снимая пальто. — Последний раз прошу, шеф, отдай ключи!
Я покачал головой:
— Нет.
Аббас взял снятое пальто за воротник, внезапно махнул им в мою сторону, как тореро мулетой. Не долетев до меня полметра, пальто тяжело упало на пол. А в руке Аббаса откуда ни возьмись, как лебедь из рукава Василисы Премудрой, появился длинный и острый кинжал, тот самый, который я видел в квартире Эскеровых в Митино.
— Судя по тому, сколько времени прошло после твоего разговора с понтом Мариной, спецназ должен был быть уже давно. Но его нет, и неизвестно, когда он будет. Ты же знаешь, у нас все еще совок, срочные службы умудряются приезжать, когда или все сгорело, или все остыли. Потом, дверь заперта, и даже начни они ломиться прямо сейчас, минут на десять она их задержит. Это кинжал моего прадеда Джавида, единственное, что я должен забрать отсюда. Это дамасская сталь, он очень, очень острый, предупреждаю. Думаю, пока в этой комнате окажется спецназ, я успею убить тебя несколько раз. Последний раз прошу — отдай ключи.
Он произнес это таким тоном, что стало предельно ясно — он не шутит. Холодок пополз у меня между лопатками, и я с трудом заставил себя вдругорядь ответить: «Нет». Эхо этого слова еще висело в комнате, а Аббас уже кинулся на меня.
От того, чтобы уже после первого же выпада Аббаса не быть нанизанным на кинжал, как бабочка на иголку энтомолога, или как кусок сочного шашлыка на шампур, меня спасло то, что в свое время при выборе, полированную или матовую плитку класть на пол в прихожей, я предпочел первую. Подошва Аббасова ботинка на толчковой ноге проскользнула, и его бросок не получился таким стремительным, как мог бы. Я успел отскочить, но Аббас махнул кинжалом в мою сторону и все равно достал мое правое предплечье. Рубашка и кожа лопнули одновременно, как под бритвой. Заалела кровь, но было ясно, что разрез неглубокий. Аббас развернулся в мою сторону и снова бросился вперед.
