Мадам будет в красном - страница 2

Впрочем, вздох ее был связан даже не с развязностью коллеги, а с самим приглашением на обед. Крушельницкий ухаживал за ней прямолинейно и целенаправленно уже несколько лет, но Липа, обжегшаяся однажды, как огня боялась новых близких отношений. Привычный образ жизни убежденной одиночки давал чувство безопасности, однако с годами этот защитный «панцирь» намертво прирос к ней. Ей не нужна была новая боль, обязательно идущая в комплекте с любым мужчиной. А раз так, то и мужчины были не нужны. Без них жизнь казалась чуточку проще.

Но Стас оказался весьма настойчив, и в последнее время Олимпиада Бердникова стала опасаться за крепость своих бастионов. Крушельницкий не выглядел мерзавцем, вот в чем было дело. Да и за все годы совместной работы в больнице Липа не слышала ни об одной его любовной истории. Сердце ни одной медсестры не пострадало, несмотря на то что медсестры страсть как любили разбивать себе сердца и делали это по нескольку раз в год.

Сначала Стас Крушельницкий был женат и не позволял себе даже случайного проявления интереса к другим женщинам. А потом развелся и стал оказывать знаки внимания ей, Липе. Причем делал это так элегантно и ненавязчиво, что устоять было трудно, хотя Липа пока и держалась.

– Так как, на обед съездим? – Голос Стаса выдернул Липу из ее мыслей, и она покаянно улыбнулась: извини, мол, замечталась.

– Нет, сегодня не получится, – тряхнула головой, отбрасывая все ненужное. – Я в ночь дежурю. А в обед хотела до мамы доехать, посмотреть, не нужно ли чего.

– Давай отвезу, – предложил Крушельницкий, знавший, что летом мать Липы перенесла инсульт и теперь при поддержке дочери выкарабкивалась из болезни, не теряя ни мужества, ни позитивного настроя. Эти женщины – мать и дочь – вообще умели бороться и сражаться, и он много бы дал, чтобы иметь возможность им хоть немного помочь.

– Я на машине сегодня, – Липа скупо улыбнулась, смягчая очередной отказ, – два дня, как из ремонта. Надеюсь, еще пару недель побегает.

Машина у нее была старая и все время ломалась, но к этому, как и к любым другим внешним обстоятельствам, Олимпиада Бердникова относилась философски. В поломке машины, протекающей крыше, сильной грозе, метели или лютом морозе не крылось ничего, способного ввергнуть ее в душевное смятение. Все это не имело значения. А неважное от действительно важного она научилась отличать еще в детстве.

– Как Мария Ивановна? – Стас считался «другом дома», часто бывал у Липы и маму ее знал. Более того, прекрасно с ней ладил.

Мама не раз и не два намекала дочери: какой хороший человек этот высоченный симпатяга-доктор, грех держать такого просто в друзьях, но Липа была тверда аки кремень. Дружить со Стасом Крушельницким ей нравилось, любые изменения в отношениях были чреваты ухудшением сложившегося статус-кво, а ничего ухудшать Липе не хотелось.

– Нормально. – Она сняла очки и аккуратно, чтобы не размазать тушь, потерла пальцами веки. – Метеочувствительность у нее сильная. В одни дни хуже, в другие лучше. Бывает, совсем хорошо, а бывает, речь с утра затруднена, и нога не слушается. Да ты и сам все знаешь.

– Можно напроситься в субботу на беляши? – Стас предпринял еще одну попытку, поскольку парнем был упорным. – Липа! Я так соскучился по вашим фирменным «бердниковским» беляшам. Аж сил нет!

– До субботы еще дожить надо, – сообщила Липа, оценившая его настойчивость. – У меня на этой неделе два дежурства, и в субботу я бы лучше отлежалась, чем у плиты стоять.

– Давай я за тебя одно отдежурю, – тут же с готовностью предложил Стас.

Липа лишь усмехнулась в ответ. Он действительно иногда подменял ее с дежурствами, особенно несколько месяцев назад, когда маме было совсем худо, но нельзя же пользоваться его добротой бесконечно. Рано или поздно, за помощь придется платить. А платить она не готова, нет.

– Ой, Стас! – вдруг вспомнила она. – В субботу точно не получится. У Аньки в галерее какая-то умопомрачительная выставка открывается. Надо сходить.

– Неужели «Ее Высочество снизошли», и ты тоже приглашена на выставку? – Стас неприкрыто изумился, поскольку знал обо всех сложностях во взаимоотношениях Липы и ее младшей, да к тому же еще и сводной, сестры.

Впрочем, сложности – это не вполне верное определение, скорее непреодолимые разногласия. Причем, как понимал Крушельницкий, с самого детства. И чего Олимпиаде вдруг понадобилось на этой самой выставке?

– Ты же знаешь… Нет, не приглашена. – Липа снова скупо усмехнулась, надела очки и решительно пододвинула к себе стопку историй болезни, давая понять, что разговор закончен. – Она никогда меня никуда не зовет и вообще заставляет себя сделать усилие, чтобы просто признать мое существование. Но я хочу туда сходить. Все равно, пусть в очередной раз испорчу себе настроение. Мне надо ее увидеть, что-то мне неспокойно.

– Я вообще не помню, когда тебе было спокойно. – Стас нахмурился и слез со стола, решив больше не терзать Липу своим присутствием. – Ладно, забудь! Беляши в какой-нибудь другой раз. Хочешь, я с тобой на эту дурацкую выставку схожу?

Тут Липа улыбнулась искренне и широко. Предложение ее действительно обрадовало: приятно – друг в очередной раз протягивает руку помощи.

– Конечно! – воскликнула она. – Это было бы просто здорово! И спасибо тебе…

* * *

Анна Бердникова забросила капсулу в кофемашину, щелкнула кнопочкой и скользнула взглядом по собственному отражению в зеркальной дверце холодильника. Анна была красива и знала это. Холодильник не показал ничего нового. Невысокая худощавая фигура, изящное, тонкой лепки лицо, живая мимика, выразительные темные глаза, не очень густые, но умело подстриженные волосы. Короткая, «под мальчика», асимметричная стрижка очень шла ей, делая лицо еще прелестнее. Анна с детства признавала только короткие стрижки, в отличие от сестры, предпочитавшей обычный «конский» хвост.