Туман над темной водой - страница 10
В деревне все было совсем не так. Посаженные растения каждый день выглядели по-новому. В парнике тянулись ввысь огурцы и помидоры. Отцвела черемуха и сирень, опали белым покрывалом лепестки яблонь и вишен, теперь под окном вовсю цвел шиповник, наполняя комнаты ароматом через открытые створки окон.
Время, отведенное на приготовление еды, мытье полов и посуды, возню на огороде, было бесконечным. Это можно было делать сразу, а можно чуть погодя, после прогулки к речке. На берегу Ира плела венки для Ванечки и для себя, а еще они подолгу сидели на деревянных мостках, потому что сынишка мог час опускать и выдергивать из воды пластмассовую удочку с пластиковой же рыбкой. При этом он заливисто смеялся, его мордашка светилась счастьем, а Ира наблюдала за сыном, смежив веки, чтобы в глаза не било жаркое в этом году июньское солнце, и душа ее наполнялась радостью и покоем. Да-да, в деревне ей было спокойно, впервые за много-много лет.
Вечерняя потребность посидеть на крылечке, вслушиваясь в звон комаров, сторонящихся зажженного фумигатора, вошла в привычку. Сын спал в комнате, утомленный обилием деревенских впечатлений, которых неожиданно оказалось гораздо больше, чем в городе. Помимо ловли рыбы в речке нужно еще было успеть понаблюдать за жуком, торопящимся по своим делам, бабочкой, делавшей «крылышками бяк-бяк-бяк» над расцветшим на огороде одиноким ярко-красным маком, построить домик из песка, который откуда-то притащил в построенную им песочницу Полиект Кириллович.
Наблюдать за соседом было тоже удовольствием, правда, оно существовало не для Ванечки, а для самой Ирины. Казалось, Полиект Кириллович никогда не сидел без дела. С утра он уходил гулять со своими собаками то ли в лесок, то ли на болота. Проверять Ирина желанием не горела. Видимо, завтракали собаки тоже во время прогулки, потому что с собой сосед уносил два полных солдатских термоса литров на пять каждый, а обратно возвращался уже с пустыми.
Пока Светлана Георгиевна хлопотала по дому или огороду, сосед косил траву на своем участке, не забывая заодно наведаться и к Ирине, столярничал, сколачивая то новую лавку, то вот песочницу, что-то прибивал, чинил, красил. После обеда он уходил на рыбалку и возвращался всегда с уловом, которым часто делился с Ирой. Он то качал воду, то топил баню, то налаживал антенну на доме.
Вечером, когда Ирина, предварительно предупредив, заходила к соседям посмотреть телевизор или просто поговорить, он какое-то время с удовольствием участвовал в беседе, а потом, присвистнув, снова уводил собак на прогулку, опять прихватывая для них нехитрый ужин, который накладывал в термосы из огромных стоящих на плите кастрюль. Чем именно он кормил своих псов, Ирине подсмотреть ни разу не удалось, да она в общем-то и не любопытничала. В доме пахло тушеным мясом, а собаки выглядели не толстыми, но вполне здоровыми, гладкими, с лоснящейся, хорошо расчесанной шерстью.
На участке, точнее, в вольере, в котором собаки запирались, когда в дом приходили гости, тоже стояли большие миски, видимо, с чистой водой. В общем, жизнь у собак была хорошая, сытая и вольная. И за ту основательность, с которой Полиект Кириллович брался за все дела, Ирина его очень сильно уважала.
После того как соседи узнали ее историю, они прониклись к Ире и Ванечке горячим сочувствием, помогали во всем чем могли. Полиект Кириллович, правда, считал, что она не должна была прятаться и сидеть теперь в деревне сложа руки.
– Что ж ты тут, до морковкина заговенья жить станешь? – горячился он. – Ты женщина молодая, красивая, тебе в цивилизацию надо. Ладно, лето, погода хорошая, а осенью? Дожди зарядят, глина размокнет, потом снег выпадет. Нет, воздухом надышитесь – и надо тебе домой возвращаться, решать свои проблемы. Ни одно важное дело само собой не сделается.
– Если бы я знала, что предпринять, я бы и убегать не стала, – слабо сопротивлялась Ирина. – Нет у меня таких знакомых, чтобы могли мне помочь. Нет, я уж тут пересижу, пока все аукционы не закончатся, а потом вернусь. Хочется верить, что про меня к тому моменту забудут.
Полиект Кириллович только качал головой, лысой, похожей на шар для боулинга, а Светлана утирала глаза уголком фартука, который, кажется, не снимала ни днем ни ночью, – сочувствовала.
Свет в доме Куликовых гас довольно рано, часов в десять вечера, не позже. Это сидящая на крылечке Ирина видела отчетливо. Сама она уходила спать около одиннадцати, когда сменившая дневную жару прохлада, в свою очередь, уступала место холодному дыханию ночи. Плечи, открытые всем ветрам легким сарафаном, покрывались мурашками, начинали подмерзать ноги, и Ира, задув спиральку фумитокса, уходила в дом, заперев дверь изнутри на тяжелый, надежный засов.
Вот и сегодня она все пыталась заставить себя встать с крыльца, на котором ей так славно сиделось, но отчего-то медлила, не в силах оторвать взгляд от пламенеющего на краю деревни заката. Ну надо же, уже середина июня, скоро два месяца, как она живет здесь, в деревне, откуда такой далекой, такой эфемерной кажется вся ее предыдущая жизнь.
Ира помнила, что и раньше, в детстве, на каникулах, у нее частенько возникало такое чувство полной отрешенности, отрезанности от всей привычной жизни. Школа, родители, друзья и подружки казались оставшимися где-то далеко-далеко, а реальными оставались только плеск воды в реке, звук молочной струи, ударяющей в ведро, запах свежеиспеченного хлеба и картина огненного заката.
Или это гены дают о себе знать таким вот странным образом? Тот самый неведомый голос крови, в который в их семье никто не верил. Особенно родители. Для отца не существовало ничего, кроме его работы. Он мог сутками вообще не вставать из-за микроскопа, проводя в лаборатории все свободное время. А мама давно привыкла считать своей аккуратную, ухоженную пастораль немецкого городка, в которой, на Ирин взгляд, было совсем не за что зацепиться глазу. Ей в Германии больше всего не хватало простора. Того самого простора, которого здесь, в деревне Заднее, было сколько душе угодно.
