Лестница в Эдем - страница 54
Дафна еще играла, когда дверь скрипнула и кто-то вошел. Продолжая рождать тихие, едва слышные звуки, Дафна спиной ощутила, что кто-то стоит и смотрит на нее. Взгляд был настороженный, недоверчивый, но вместе с тем будто и ищущий. Так волки издали смотрят лютой зимой на печной дым и светящиеся окна деревни. Жадно нюхают воздух и тоскливо поскуливают, разрываемые смутной и непонятной им внутренней противоречивостью.
Понимая, что если оглянется, то спугнет, Дафна не оборачивалась и играла еще довольно долго, пока демонстративный кашель не заставил ее опустить флейту.
Она увидела Улиту, которая, прислонившись плечом к стене, ожесточенно терла переносицу.
– Что ты тут делаешь? Зомбируешь Мефчика? – поинтересовалась ведьма нарочито наждачным голосом, который заставил сердце Дафны дрогнуть от радости. – Да не, я ничё! Зомбируй себе! У нас типа свобода агитации!
– Ага, – легко согласилась Дафна.
Ей было важно не то, что говорит Улита, но что она чувствует. Ведьма подозрительно посмотрела на нее и, широко шагая, подошла к матам.
– Где тут моя куртяха? О, уже у Буслаева! Надеюсь, карманы проверять не надо? – Ведьма схватила куртку за ворот, чтобы сдернуть ее с Мефа, но, пожалев, убрала руку.
– Ишь ты, как дрыхнет, суслик! Укатал собачку доктор Павлов! А я сейчас с Ареем говорила! Между нами, он на тебя бочку катит, – наябедничала она.
– На меня? – не поверила Даф. – За что?
– Говорит, что из-за тебя у Мефа пропал гнев. И что если он дальше будет сражаться без гнева, одной техникой, то Гопзий его, конечно, убьет.
– Разве не Арей когда-то говорил, что настоящему бойцу гнев не нужен? – спросила Дафна, у которой была цепкая память.
Улита замотала головой.
– Не, ты его неправильно поняла. Тогда он имел в виду дешевую базарную истерику, которой люди разогревают себя, чтобы с криком «Порешу!» поразмахивать розочкой. Для серьезного боя дешевая истерика, конечно, не катит. Такого дармового завода хватит самое большее секунд на сорок, после чего товарищ непременно перегорит и потеряет волю к победе. После истерики всегда наступают эмоциональные откаты. Воля бойца провисает, мозг затуманивается молочной кислотой, нервная энергия расходуется – и все. Перед тобой потенциальный труп, который стоит на ногах только потому, что не знает, в какую сторону падать. Правильный же гнев – это уверенность в своей правоте, воля к победе, спокойная, выдержанная, даже где-то холодная. Без нее в бой лучше вообще не вступать. Особенно с бойцами уровня Гопзия.
Дафна посмотрела на Мефа. Спящий с приоткрытым ртом, он был похож на младенца.
– Арей бредит! – сказала она спокойно. – Гнев Мефодию не нужен. Он и так слишком часто бывает злюкой.
– Это еще почему?
– Потому что таить в себе гнев «холодный» или «горячий» – все равно что день за днем бережливо собирать в коробочку тухлятину, чтобы больше воняло. Возможно, гнев сберегает тело, но не сберегает эйдос. А тело все равно рано или поздно станет глиной. Конечно, нет смысла торопить этот момент, но и бегать от него тоже глупо.
– Хочешь сказать, что вы, светленькие, вообще не признаете гнева? – удивилась Улита.
Дафна честно наморщила лоб, пытаясь вспомнить. Теория ей всегда давалась сложнее, чем практика.
– Ну, во всяком случае, гнева, нацеленного еще на кого-то. Гнев может быть оправдан только в том случае, если он направлен на себя самого и на ту закисшую грязь, которой мы полны до ушей. Ну и, разумеется, на мрак.
– Во-во! – подтвердила Улита жизнерадостно. – На мрак! Если кто-то докажет, что Гопзий – свет, пусть отгрызет мне любое ухо на выбор. Только не правое – я в нем серьгу цыганскую обожаю носить. И не левое, а то дужку очков цеплять не за что будет, – уточнила она после короткого раздумья.
– Разве ты носишь очки? – удивилась Дафна.
Ведьма смутилась, что сболтнула лишнее.
– Вообще-то линзы. А когда-то давно и стеклышки носила. Очки удобнее линз, если разобраться. Снимаешь их, и никого можно не узнавать… Пятна такие бродят с ножками и разговаривают с тобой знакомыми добрыми голосами.
По лестнице прокатился и толкнул дверь призывающий окрик. Ведьма, всполошившись, на минуту выглянула и тотчас вновь вернулась.
– Шеф спрашивает: слабонервных нет?..
– А что такое? – спросила Даф.
– Потом узнаешь. Так есть или нету?
– Разве что мой котик!
Улита с сомнением посмотрела на Депресняка, который, повиснув на боксерской груше, прочерчивал по ней когтями полосы.
– Этот-то? Да в нем три дня скальпелем ковыряйся – ни одного нерва не найдешь… и мозгов, если разобраться, тоже, – добавила она, поразмыслив.
С улицы донесся нетерпеливый гудок.
– Арей уже в машине! Все, поехали! – заторопилась Улита.
– Куда?
– Скоро поймешь! И сурка своего буди! Эй, Буслаев, подъем! Родина не ждет! А ну, быстро очистил мои любимые маты и вернул мне куртку! – принялась распоряжаться ведьма.
Сонный Меф хмуро поднялся и, покачиваясь, на автопилоте отправился вслед за Дафной и Улитой. Снаружи уже ждал новенький микроавтобус с затемненными стеклами и надписью «Экскурсионный» на белых бортах. Вдоль микроавтобуса, заложив руки за спину, прохаживался Мамай. Увидев Дафну, он неприязненно повернулся к ней сутулыми лопатками.
«Ах, вот ты как! А я тебя все-таки люблю! Хоть ты тресни! Люблю и жалею!» – упрямо подумала Дафна.
Мамай дернулся, точно от электрического разряда и, скрежеща зубами, принялся пинать шину. Вскоре он уже гнал автобус по Кронверкскому проспекту. Проползали длинные сырые дома. Пугливо шарахались светофоры.
