Илья Муромец. - страница 47
Воевода вежественно поклонился и вышел из погреба на белый свет, не зная — то ли польстил ему старик, то ли ловко и ехидно, по-стариковски, уколол: мол, не ратной славы, а высоких мест ищешь. На дворе Улеб о чем-то разговаривал с тремя младшими дружинниками, воевода вытащил из тула одну из сулиц и, похоже, показывал, как управляются с этим копьецом на Рубеже. Отослав молодцев, Сбыслав стряхнул мешки с плеча и протянул порубежнику:
— Твоя вира, воевода.
Улеб взвесил мешки на руке и, легко подняв, перекинул через седло, маленькая лошадка и ухом не повела. Улеб вскочил в седло:
— Ну, Сбыслав, до встречи.
— Погоди, — сказал воевода. — Что, так один и поедешь? С тобой мало не триста гривен, а в Киеве народ разный...
— Да и я как бы не простой мужик, — заметил Улеб.
— То в степи, — вздохнул Якунич. — Многие сегодня слышали, какую виру тебе Владимир назначил, вот уронят бревно с крыши — будешь знать. Давай с тобой отроков отправлю?
— Да нет, спасибо, — осклабился Лют. — Ты меня совсем за дурака не держи. Мои вои меня на Спуске ждут, Дверяга-старший. Так что не беспокойся.
— Ну, добро, — улыбнулся Сбыслав. — Доброй дороги, воевода, даст Бог — успеем свидеться.
Он протянул порубежнику руку. Улеб крепко пожал мозолистую дружинную ладонь:
— Даст Бог — свидимся, воевода. Где нам стоять — не решил еще?
— Большой полк князь мне даст, киевлян, — ответил Сбыслав. — Вам, по всему, правой рукой идти.
— Правой так правой.
Улеб повернул коня и порысил со двора, Сбывав проводил его взглядом, затем пошел посмотреть, как отроки уладили его коня. До конюшни молодой воин дойти не успел: с крыльца чуть не кубарем ссыпался кто-то из детских и с ходу выпалил что воеводу требует к себе князь. Владимир ждать не любил, и Сбыслав быстро, но без суеты поднялся в княжьи покои. Терем, в котором обычно было людно, сейчас казался до странности тихим — не шмыгали по стенам служанки, не выступали степенно ко князю бояре. Слуги, детские, мечники — все уже давно вооружились и стояли каждый по назначенному ему месту. Дверь в княжьи покои была приотворена, но Сбыслав все равно осторожно постучался.
— Входи, входи, чего мнешься, — голос князя был донельзя усталый.
Сбыслав шагнул внутрь и, перекрестившись на образа, подошел к столу, за которым сидел Владимир. Перед князем лежали чертеж Киева и свежая роспись по полкам.
— На, перечти, ничего не упущено?
Сбыслав развернул грамоту, внимательно прочел.
— Все так, княже.
— Стало быть, боярского полку — тысяча, — князь ронял слова тяжело. — Порубежных воев — четыре тысячи без двух сотен, да киевлян с младшей дружиной — тринадцать тысяч... Против семи тем... Или восемь у него?
— Семь, княже, по последним сказкам — семь.
Владимир встал из-за стола, тяжело ступая, прошел к окну и настежь распахнул забранные заморским цветным стеклом створки. В покои ворвался свежий днепровский ветер, Красно Солнышко глубоко вздохнул, затем повернулся к Сбыславу:
— Ну, стало быть, тут нам и славу поют, так, Сбышко?
Воевода стоял не двигаясь, очи в пол, в правой руке у локтя — шлем, левая — на золотой рукояти дарованного когда-то Владимиром же меча.
— Что молчишь, Якунов сын?
Сбыслав стоял недвижно, рассматривая прихотливо выложенный цветными кирпичами пол — ромейская работа.
— Сбыслав!
Воевода медленно поднял взор и посмотрел в очи Владимиру, чувствуя, что в груди закипает и нет уже былой робости перед великим князем.
— Что, княже?
— Отвечай!
— А на что? — Сбыслав посмотрел в потолок, затем налево, потом направо. — Я ничего и не слышал. Вроде помнилось сперва, что государь мой, великий князь всея Руси, Владимир Стольнокиевский по-бабьи плачет, да ведь того быть не может. Устал я, княже, прости, с устатку и не такое померещится.
— По-бабьи, значит? — протянул Владимир, подходя к воеводе. — Ты когда у Муромца наглости набраться успел, а, Сбыслав Якунич?
У Муромца? За все годы службы молодой дружинник лишь три или четыре раза сподобился видеть первого воина Руси. Один раз, когда богатырь проездом заглянул на часок в Девицу, повидать Радослава да узнать последние новости из Киева. Потом — на пиру у Владимира, незадолго до того, как Илье Ивановичу попасть в погреба глубокие. И в третий раз...
Он снова вспомнил, как вошел в подвал, где томился великий витязь. Хотя, по правде, томиться-то томился, да два-три раза в год вышибал двери, шел по торговым рядам, говорят, в одной рубахе да домашних портах. Сумрачно смотрел то на одну лавку, то на другую, так, что купцы сами подносили узнику яства-пития, и всегда возвращался обратно. До недавних дней Сбыслав, ни разу на Заставе не бывавший, не понимал, что это такое — русский богатырь. Ну сидят на пиру у князя мужи, отдельным столом сидят, местами не тягаются, говорят о своем поют что-то, хорошо поют, гусляров да дудочников перекрикивают. Владимир им через раз ковши вина шлет, что четверо отроков едва несут, по молодости сам потаскал. Ну здоровые мужи, ничего не скажешь, да что особенного, княжая служба слабых не терпит...
И только спустившись в поруб к Муромцу, увидел Сбыслав, что и впрямь не тягаться с богатырем ни ему, ни кому другому из княжьих дружинников. Не человек — волот сидел перед ним на топчане из расколотого вдоль огромного дуба, не бывает таких людей ни в Руси, ни в Степи, ни в Немцах, ни в Ромеях. Лишь вблизи стало ясно, что сам, не малого роста муж, будешь Илье Ивановичу едва по грудь, что плечи, мощью которых гордился, как бы не в два раза поуже, чем у богатыря. И сейчас даже не стыдно вспоминать, как хватался за меч да грубил, — как не стыдно бывает за детские шкоды. И сразу пришла странная мысль — какую власть имеет над тобой Владимир, если смог посадить под замок, тебя, кто может весь дворец разнести по камушку? Когда Муромец заговорил, стало вроде чуть понятнее. Богатырь служил князю не за честь, не за место, не за вотчину, да и не князю — он служил Русской земле. Великая мощь, великие способности — они даются не просто так, вместе с ними на плечи ложится великий долг. Чем больше сила, тем тяжелее груз, и сейчас Сбыслав страшился даже задумываться, что за обязанность была положена древнему Святогору, от КОГО должен был хранить землю покойный богатырь, которого держали только Святые Горы...
