- страница 303
Эрагон помолчал, глядя на струи фонтана, потом прибавил:
— Даже если бы в Алагейзии и нашлось место для драконьих яиц и Элдунари, все равно было бы неправильно, если бы я здесь остался.
— Это еще почему?
Он покачал головой:
— Ты же знаешь ответ не хуже меня! Я стал слишком могущественным. Пока я здесь, твой авторитет — как и авторитет Арьи, Орика и Оррина — всегда будет подвергаться сомнениям. Если бы я пожелал, если бы я напрямую к ним обратился, большая часть жителей Сурды, Тирма и твоего королевства последовали бы за мной. А если мне еще и Элдунари будут помогать, тогда мне и вовсе никто противостоять не сможет, даже Муртаг или Арья.
— Но ты же не пойдешь против нас! Ты же совсем не такой!
— Нет? За все те годы, что мне суждено прожить — а я ведь могу прожить очень-очень долго, — многое может перемениться. Ты можешь поручиться, что я никогда не захочу вмешаться в дела Алагейзии?
— Если ты и вмешаешься, то, не сомневаюсь, по какой-то серьезной причине, и мы еще будем благодарны тебе за это…
— Будете ли? Нет, я и тогда, несомненно, буду считать, что действую в высшей степени правильно и справедливо. Но ведь это ловушка, не правда ли? И ловушка заключается как раз в той уверенности, что я, а не кто иной, все знаю лучше всех, ибо в моих руках невероятная сила и власть, а потому именно я имею полное право действовать так, как сам захочу. — И Эрагон, вспоминая давние слова самой Насуады, сказал: — Помнишь: «ради благополучия большинства»? Если я ошибусь, кто сможет остановить меня? И тогда я, вполне вероятно, стану очередным Гальбаториксом, несмотря на свои самые лучшие устремления. Положение дел таково, что мое могущество заставляет людей соглашаться со мной. Я уже не раз видел это, занимаясь различными делами по всей Империи. Если бы ты оказалась в моем положении, смогла бы ты сопротивляться искушению постоянно во все вмешиваться, указывать, как лучше поступить? Мое присутствие здесь нарушает порядок вещей, Насуада. И если я хочу избежать той участи, которая мне ненавистна, я должен покинуть Алагейзию.
Насуада вздернула подбородок:
— Я могла бы приказать тебе остаться.
— Надеюсь, ты этого не сделаешь. Я бы предпочел, чтобы мы расстались друзьями, а не разъяренными врагами.
— Значит, ты желаешь держать ответ только перед собой и больше ни перед кем?
— Я буду держать ответ перед Сапфирой и перед своей совестью, как делал это всегда.
Губы Насуады чуть искривились.
— Совестливый человек — вот самый опасный человеческий тип в мире!
Они снова долго молчали, слушая пение фонтана, потом Насуада спросила:
— Ты веришь в существование богов?
— В каких богов? Их много.
— В любых. Во всех. Ты веришь в то, что существует некая сила, превосходящая твою собственную?
— Ну, если считать Сапфиру… — И он поспешил с улыбкой извиниться, поскольку Насуада нахмурилась. — Извини. Я пошутил. Возможно, боги действительно существуют, но я не знаю. Не уверен. Я, правда, видел… Я, возможно, видел бога гномов Гунтеру. Это было еще в Тронжхайме, когда короновали Орика. Но если боги и существуют, то я о них не слишком высокого мнения, ибо они позволили Гальбаториксу так долго оставаться на троне.
— Возможно, ты сам был орудием богов, пожелавших изгнать его. Ты об этом никогда не думал?
— Я? — Он рассмеялся. — Что ж, возможно это и так. Но вообще-то этих богов не особенно волнует, выживем мы или умрем.
— Разумеется, их это не волнует! Да и чего бы они стали об этом беспокоиться? Они же боги… А ты, кстати, никому из них не поклоняешься?
И Эрагону показалось, что этот вопрос для Насуады особенно важен. Он задумался. Потом пожал плечами.
— Их так много, откуда мне знать, кого выбрать?
— Почему бы не создателя их всех, Унулукуну, дарующего вечную жизнь?
Эрагон не сдержался и усмехнулся.
— Если только я не заболею или меня кто-нибудь не убьет, я могу прожить даже тысячу лет или больше. И если я действительно столько проживу, то и представить себе не могу, чтобы мне еще и после смерти жить захотелось. А что еще может предложить мне бог? С Элдунари у меня хватит сил почти на все.
— Боги также дают возможность снова увидеть тех, кого мы любим. Разве ты этого не хочешь?
Поколебавшись, Эрагон ответил:
— Хочу. Но все же не хотел бы жить вечно. Это представляется мне даже более пугающим, чем «уход в пустоту», как это называют эльфы.
Насуада, казалось, была огорчена и взволнована его ответом.
— Значит, ты считаешь, что никому не обязан давать отчет о своей жизни, кроме Сапфиры и себя самого?
— Насуада, я что, плохой человек? (Она молча покачала головой.) Тогда доверься мне и позволь сделать то, что я считаю правильным. Да, я уверен, что обязан держать ответ перед Сапфирой, перед Элдунари и перед всеми теми Всадниками, которым еще только предстоит появиться. Но я несу ответственность и перед тобой, и перед Арьей, и перед Ориком, и перед всеми народами Алагейзии. Мне не нужен хозяин, чтобы наказывать меня или указывать мне, как я должен в том или ином случае поступать. Если бы он был мне нужен, я бы ничем не отличался от ребенка, следующего указаниям своего строгого отца только потому, что тот может высечь его кнутом, а не потому, что надо действительно постараться быть хорошим.
Насуада несколько секунд внимательно на него смотрела, потом сказала:
— Хорошо, тогда я буду просто полагаться на твое слово.
И снова они долго молчали, слушая пение струй. Свет садящегося солнца высветил трещины и выбоины в подбрюшье скалистого выступа, нависшего над городом.
