Слуги зла - страница 76
«Арши — хищники», — думал я, сопровождая своих товарищей налегке: меня избавили от необходимости тащить труп из соображений гуманности и безопасности вместе. «Пусть у Эльфа руки будут свободны», — сказал Паук, добрая душа, и явно имел в виду больше, чем произнес вслух. «Арши — хищники. Они могли бы счесть людей своей законной добычей и охотиться на них, как волки на коз. Вероятно, большая часть людей — весьма легкая добыча. Аршей сдерживает исключительно здравый смысл и способность к сопереживанию, невероятно редкая у моих сородичей. А оркам всего-навсего „нравятся некоторые люди“, пасть Барлогова!
Разница между людьми и аршами, — думал я, — заключается в честности и здравом смысле, вернее, в степени этих свойств в человеческих и орочьих душах. Люди так изящно подменяют здравый смысл идеалами, что становятся подонками, сами того не замечая. Уверенные в своем праве. А оркам этого не позволит слишком ясный для людей разум.
За минувшие полгода я видел среди подгорной братии отчаявшихся, жестоких, ненавидящих, видел готовых умереть, пытаясь отомстить, и готовых зверски убивать из мести, но мне ни разу не удалось увидеть арша-подлеца. Вероятно, их души слишком просты для подлости…»
За размышлениями я почти не заметил дороги, лишь вполуха слушая, как ребята наперебой рассказывают Мертвецу мою историю. Паук бы сказал, что у меня есть отвратительная привычка задумываться в самое неподходящее время. Я пропустил момент появления обитателей Морайи, но в данном случае рассеянность, кажется, выглядела более-менее простительно.
Патруль Морайи, встретивший нас в распадке, производил впечатление; мои ребята тут же исполнились уважения и сочувствия при виде этих бестий войны, свирепых и изуродованных, от которых голод оставил только узлы мускулов на костях. Разглядывая их располосованные страшными шрамами физиономии, я вдруг понял, почему они так выглядят.
Оружие из истинного серебра. Раны, нанесенные орку мифрилловым мечом, заживают очень тяжело. Бойцы здешнего патруля рубились с рыцарями Пущи и носили отметки их клинков… любопытно, чем отмечены сражавшиеся тут эльфы и выжил ли кто-нибудь из них…
Мертвеца встретили радостно, моих ребят — удивленно и настороженно. Впрочем, дружеская болтовня Задиры и хихиканье Шпильки, облегченно сбросившей труп гвардейца на траву, как сбрасывают с плеч тушу оленя, которую пришлось долго тащить, их, похоже, обезоружили. Одноглазый, прикрывавший выбитый глаз длинной челкой, офицер патруля устроил разнос Мертвецу за несанкционированную разведку и полученные травмы и принялся расспрашивать Паука обо мне. Я рассказал бы и сам, но здешние разводили костер, намереваясь съесть трупы прямо сейчас. Видеть это было выше моих сил.
Паук, привыкший присматривать за мной, ухмыльнулся и сказал Одноглазому (которого, разумеется, просто не могли звать иначе):
— Слушай, брат, мы добыли вам жратву и принесли сюда, но сами совсем не голодные. Ты позволь Мертвецу показать нам Провалы, он обещал. Он тоже не голодный, мы вместе жрали.
Одноглазый пихнул его в плечо и кивнул:
— Если хочет, пусть идет. Только следите за вашим эльфом. Наши мальчики эльфов очень не любят.
— Ну да, ну да, — фыркнула Шпилька. — А то мы не догадались.
— Наш Эльф — лешак только по имени, — сказал Паук. — Пусть Мертвец всем говорит об этом. Наш друг — человек, он за нас воевал.
Бойцы не стали возражать. Мертвец даже толкнул меня локтем:
— Ладно, Эльф, пойдем смотреть Провалы, там эльфийского прямо в избытке.
Врата Морайи больше не существовали.
Я слышал рассказы о них. О тонких линиях из истинного серебра, появляющихся от частого прикосновения на полированном граните скальной стены, и о возникающих из этих линий силуэтах Златого Древа, Звезды и Короны. О подходе к Вратам, заросшем мэллорнами. Но теперь все это стало всего лишь словами.
Арши взорвали скалу выше Врат, и этот эльфийский шедевр искусства и магии засыпала громадная груда камней, на которой уже прорастала трава и пробивался мох. Мэллорны, должно быть, срубили и сожгли; никаких следов присутствия Пущи не было видно, вокруг лишь зеленел молодой багульник и цвели неизбежные крокусы, куда больше любимые орками, чем эльфами, дикие горные упрямые цветы, которым все равно, лежит ли снег, растаял ли, дует ли ледяной ветер с вершин. Я никогда не видел крокуса в волосах эльфийской девы. Вероятно, эти цветы прочно ассоциировались у жителей Пущи с войной в горах.
— Тут был главный вход гадов, — сказал Мертвец, ужасно ухмыляясь всем своим раскромсанным лицом. — Мы его совсем ликвиднули. Нечего их искушать.
Мои друзья согласно покивали, я тоже. Тяжело было смотреть на Мертвеца; мне все время хотелось предложить ему сухарь или кусок сыра. Сначала казалось неловко, потом я не выдержал:
— Мертвец, хочешь сыра? Очень хороший…
Мои спутники заулыбались, и Мертвец осклабился:
— Да мне бы хоть какой!
Я отдал ему сыр. На душе стало чуть полегче.
— А почему тебя зовут Мертвецом? — спросила Шпилька.
— А меня три раза убивали, — ответил Мертвец польщенно, грызя сырную корку. — Последний раз парни уже точно решили, что я совсем мертвый, а я взял да очухался. На мне, как на псе — все затягивается в момент. Вот там, где ты перевязывала, мышка, я уже и не чувствую ничего дурного.
Шпилька снизошла с высот своей прелести до того, чтобы дернуть Мертвеца за ухо — самым кокетливым образом. Задира покосился, но смолчал.
Мы обошли каменную насыпь по широкой дуге и некоторое время поднимались крутой тропинкой вверх по склону. В конце концов Мертвец вывел нас к тайному лазу в пещеры. Ходы, подобные этому, арши всегда укрывали с особым искусством — стоя в трех шагах от ворот, ни эльф, ни человек не усомнился бы в монолитности покрытой трещинами и мхом скальной стены. Рычаг, отворявший вход, создатели защитных механизмов упрятали в расщелину, такую же естественную по виду, как весь окружающий мир. Когда лаз бесшумно отворился и я увидел бледные газовые фонари, освещающие галерею, снова вспомнились истории об орочьем колдовстве, хотя восхищение их способностью к механике было бы более уместно.
