Колодезь - страница 78
Чёрные камни острова у самой кромки воды покрыты вонючей слизью, чуть дальше – сероватым налётом горькой соли. Кое-где меж камней виднелись мясистые веточки гармолы, которую даже верблюд не ест, да стелились плети бешеного огурца. Чёртов овощ как раз созрел к прибытию гостей, и к вечеру весь отряд был заплёван липкой белой дрянью, напоминающей сопли, а то и ещё что похуже. Кроме этих двух произрастаний, на острове не было ничего: даже вездесущая колючка, обжившая солончаки, на Свином острове укорениться не могла.
Препоганое вышло место для стана. Семен, впрочем, иного и не ждал, помня, что значит свинья для правоверного мусульманина. Спросили бы товарищи, объяснил бы им, что слово Донуз-ада лучше переводить не Свиной, а Свинский остров.
Но так или иначе, зашевелилась на пустынном острову жизнь, струги приткнулись к берегу, благо что с трёх сторон к суше имелся неопасный подход; наверху, подальше от солёной мокрети, поднялись шатры, вокруг которых казаки с ходу принялись отсыпать земляной вал, и даже дымы кое-где закурились, хотя топлива между камней не сыскать было ни за какие деньги.
Город Бака смотрел через пролив на обидчиков, но повоевать их не мог – море крепко берегло казаков. Разикцы тоже смотрели на берег голодными глазами, понимая, что дважды в один посад нахрапом не ворвёшься. Попытались было высадиться на Апшероне, но, не дойдя Джейран-батана, встретили такой отпор, что еле ноги унесли.
– Избесилась татарва! – ругался Заворуй, вместе с Семёном участвовавший в неудачной вылазке. – Чего им здесь-то защищать? Там же ни домишка нету, ничем не покорыствуешься – по воду шли, а они всем войском наперехват! Вот уж господь ума не дал!...
– Это тебе господь ума не дал, а им в самый раз, – возразил Семён. – Они же нас на этом острову без воды замкнули. Куда теперь податься? На Волгу по воду не сплаваешь, там нас воевода Прозоровский с князем Львовым ждут – не дождутся. На Куру или в Гилянь – так оттуда кызыл-паша скоро сюда пожалует, ты же сам рассказывал, что персы галеры рубить взялись, – думаешь, для чего? По нашу душу. Вот и скажи, где воду брать?
– Хе! – отозвался Игнашка. – Посреди моря воды взыскался! Вон её сколько кругом.
– Солёная.
– Ну так и что? С утреца рассольчику хлебнуть – самое клёвое дело. Я пробовал – ежели холодненькая, так и ничего, в жилу...
– Опухнешь...
– Я небось не опухну. У меня хмельного столько выпито, скоко ты и не видал никогда. А закуски солёненькой куда как меньше досталось. Зато теперь подравняю... так что не дрейфь, паря, Заворуй дурному не научит. – Игнашка замолк и мечтательно добавил: – А всё-таки кенно было бы сейчас мискуса набуксаться.
– Верно, – в тон приятелю согласился Семён, – и лапухой захлебать.
Знатоки отверницы глянули друг на друга и заржали так, что в Баке слышно было.
* * *
А через неделю к острову подошёл галерный флот Астаринского хана Мамеда. До полусотни больших галер, на каждой из которых установлены медные пушечки и посажено вдоволь ратного люда, обложили остров, отрезав разницам всякий путь к отступлению. Кроме шах-севенов, на корабли было посажено кумыкское и черкесское ополчение, общим счётом без малого четыре тысячи человек. Мамед-хан заранее праздновал победу: трубы и зуренки на его лодках играли воинственно, флажки трепетали от набирающей силы моряны, и вообще красота в персидском войске была неописуемая.
Семён не пошёл на корабли, вышедшие навстречу Мамед-хану. С самого первого путешествия недолюбливал он море и боялся хлипкой пучины под ногами. Семён остался на острове при больших пушках, вывезенных из Ряша и стараниями бывших стрельцов приведённых в боевую готовность. Две пушки установили на отсыпном валу казацкого городка, а две других – на восточной оконечности острова, где ожидалась высадка неприятельских галер. Вначале Разин не хотел отряжать туда орудия, но Семён сумел уговорить атамана, за что и был поставлен над пушкарями главным. Отдавая приказ, Разин ничего не добавил, но и без того было ясно, что если окажутся пушки зря выставлены из городка, то головой за это дело придётся отвечать Семёну. В подручных при Семёне оказались попище Иванище и кузнец Олфирий – люди, могучие великанской силой, но не особо опытные в рукопашном бою и потому не взятые на струги.
Пушки исправны и готовы к сражению, пороховой снаряд прибран в хорошо укрытую заимку, чтобы случайная искра не спалила разом всё зелье, каменные и чугунные ядра калились в костре, для которого заранее был навезён хворост. Всё готово для пальбы, вот только куда палить, ежели впереди разворачиваются, готовясь сцепиться с персами, казацкие челны?
Онфирий и Иванище стояли в растерянности, ожидая команд.
– Клинья подбей! – крикнул Семён, бросаясь к крайней пушке. Онфирий понял командира с полуслова и, взмахнув огромной кияной, принялся загонять между орудийным станком и стволом дубовый клин. Пушечное жерло поползло к небу.
– Охти, батюшки! – крестился Иванище, видя, что приятели собираются палить в сторону своих кораблей.
– Вторую подымай! – рявкнул на попа Семён, и, примерившись на глаз, велел уже Онфирию: – Ещё чуток! Так! Теперь ладно!
Месяц назад пушки были привезены на остров безо всякого приклада, но теперь, стараниями Онфирия, потребный инструмент имелся в изобилии. Малые и большие клещи, пробойники, длинные фитильные щипцы, без которых пушкарю разом отшибет руку, банники с намотанной ветошью, и даже три ложицы, тёсанные из вязкой, худо сгораемой акации.
Дождавшись нужной минуты, Семён вдавил дымящий фитиль в запальное отверстие. Онфирий замер, вытянув шею и пытаясь разом увидеть и как бабахнет пушка, и куда полетит ядро. Иванище присел, заложив уши руками.
