Жнецы Страданий - страница 119
Девушке стало стыдно. Но обида на него все одно — никуда не делась. И потом не раз еще хотелось убить скотину бессердечную.
А теперь стоит вот рядом и, как подумаешь, что через месяц — в разные стороны жизнь раскидает, так тошно, будто кусок от тела отрезают.
Лесана молчала, думая, как ему объяснить. Потом поняла, что объяснять глупо. Какой смысл? Все одно — скоро жизнь и ее, и его изменится, говори, не говори о том. Ничего не выправишь.
Но все равно сжималось сердце.
Три года! Три. Каждый день вместе. Хранители знают, как же не хотелось возвращаться в эту треклятую Цитадель! Смех один — уезжать оттуда тяжко было. А вернуться еще тяжельше. Мало предстоящей неизвестности, так еще и воспоминания нахлынут, не отпустят ведь.
…Ели они в молчании, дуя на горячую похлебку. Лесана прятала улыбку, глядя на кислую физиономию креффа. Вообще Клесх был непривередлив, но грибы не любил — страсть. Наконец, мужчина не выдержал:
— Что?
Выученица сделала изумленное лицо и посмотрела на него растерянно.
— Ты всегда готовишь эту дрянь, когда хочешь почесать языком, — сотрапезник ткнул в ее сторону ложкой. — Говори, что тебе от меня надо? Отчего я так страдаю, жуя этих слизней?
— Скажи, почему ты против, чтобы я навестила родителей?
— Против? — он отставил миску. — Против?
— Да. Я сказала, что хочу поехать домой, а ты рассмеялся и ответил: «Ну-ну. Дней пять дам», — она старательно изобразила его голос. — Почему пять? Мне шесть дней пути туда! И только пять на месте!
Крефф рассмеялся:
— Значит, я за эти неосторожные слова сейчас мучаюсь? Да поезжай хоть на две седмицы. Но я буду ждать раньше.
Она зло бросила ложку в котелок:
— Вот, что ты за человек?!
— Я не человек. Я боевик. Что, сыта? Так я доем? — и он невозмутимо придвинул к себе остатки похлебки, выкинул ее ложку и принялся уплетать.
Лесана плюнула и ушла на свой войлок.
* * *
Если бы кто-то попросил бы выученицу Клесха рассказать о том, как та жила, три года странствуя с креффом по городам и весям, она бы, наверное, не смогла бы рассказать красиво и складно.
Да и что там рассказывать? Про дни, проведенные в седле — под ветром, дождем, снегом ли? Про ночевки под открытым небом, когда либо гнус одолевал, либо холод? Про то, как иной раз по осени просыпалась, а волосы (по счастью короткие) примерзли к скатке, подложенной под голову? Или как опухали лицо и руки в середине зеленника — начале цветеня от укусов комаров и мошек?
О том, как училась владеть мечом? Как убила первого оборотня, который на ее худую «удачу» оказался не волком, не лисом, не лесным котом-рысью, а медведем? Или вспомнить, как Клесх бегал за ней с дрыном наперевес по какой-то деревеньке и орал: «Убью малохольную!!!» Ну, это после того, как она Даром его шарахнула, приняв среди ночи за Ходящего.
Крефф с дуру ума в потемках ушел с сеновала, где они ночевали, а когда возвращался, Лесана — им же самим обученная спать чутко — спросонья не разобралась, перепугалась и вдарила полной Силой. Хорошо хоть наставник, жизнью ученый, увернулся — только с лестницы упал. Однако приземлился как кот, тут же схватил какую-то жердину и во мраке ночи гонял послушницу по всему околотку.
С той-то поры девушка научилась отличать его шаги от прочих других. Даже дыхание его ни с чьим другим не спутала бы никогда. За годы странствий наставник и выученица словно вросли друг в друга. Научились понимать даже взгляды. Иной раз за день и парой слов не перекидывались, а в другой день могли всю дорогу говорить без остановки. Но то редко бывало.
— Вот скажи, — однажды спросила его Лесана: — Как быть, ежели обидел кто, а проучить не можешь?
Крефф пожал плечами:
— Ждать.
— Сколько?
— Пока случай не представится.
— А как понять — представился или нет?
— Почуешь. Человек, как зверь, слабость нутром ощущает. Не объяснить.
— Но как?
Он помолчал, а потом сказал:
— Бояться перестанешь. Ненавидеть перестанешь. Вот тогда и дождешься.
— Как это — ненавидеть перестанешь? Это что же, простишь? — удивилась девушка.
— Нет. Ненавидеть перестанешь, но помнить будешь.
Выученица задумалась.
— Дак ведь после этого и наказывать незачем…
— Ты наказать или отомстить собралась? — прямо спросил он.
Лесана смешалась:
— Не знаю… А то не одно и тож?
— Не одно, — он покачал головой. — Месть убивает. Наказание — учит.
Его собеседница озадачилась и замолчала. Впервые поняла, что не знает — чего именно хочет? Проучить? Изничтожить?
— А и то, и другое? — спросила она после долгого молчания.
Клесх посмотрел на послушницу удивленно:
— И то и другое, девка, это — свадьба, — и он рассмеялся беззлобно.
Лесана нахохлилась. Вечно вот так. Обхохочет ее и дела нет.
— Ты кому мстить-то собралась, цветочек нежный? — спросил крефф. — Уж не мне ли?
Девушка надулась и уставилась вперед — на раскисшую весеннюю дорогу, на слякоть, чавкающую под лошадиными копытами.
— Ну и то спасибо, — от души поблагодарил наставник и задумчиво произнес: — Отомстить и наказать, значит…
Он помолчал, а потом сказал:
— Знать, сильно тебя кто-то обидел… Ну гляди. Чтобы отомстить — надо человека самого главного в жизни лишить. Силу явить. Такую, с какой справиться нельзя. А чтобы научить, нужно дождаться, когда он от потери своей на стену полезет. И вернуть, как было. Но так, чтобы помнил — в любой миг обратно все отнять можешь. Страх и сомнение — лучшие наставники.
Спутница кивнула. Клесх не допытывался более, кто ее обидел. Лесана — боевой маг. И обидчиков своих наказывать должна только сама. Девка она была беззлобная, но ежели что в голову втемяшит — супротив поворотить силу недюжинную надо. И терпение.
