Жнецы Страданий - страница 99
Парни смеялись, разбирая стянутое добро.
— Экая ты, девка, запасливая, даже рыбы соленой стянула… — хохотал Милад.
— Чего ржешь, — отвечал Велеш. — Она, знаешь, какая вкусная. Будешь жрать резвее пряников.
— Меня на солененькое не тянет, — ржал ученик Ольста.
Ребята чистили рыбу, и как-то очень уютно было Лесане сидеть рядом, вполголоса переговариваться, смеяться и чувствовать себя равной. Не глупой никчемной девкой. Равной. Никто не поддевал, не подначивал. Даже странно было, что обычно мрачный неразговорчивый Велеш отрывает и отдает ей прозрачные жирные рыбьи спинки.
— Ты себе бока не ободрала? — спросил Фебр. — Когда лезла?
Девушка подняла рубаху, на коже обозначились красные ссадины.
Милад посмотрел, жуя, и сказал спокойно:
— Даже говорить не о чем.
Лесана кивнула, соглашаясь.
Они сидели еще долго, вполголоса разговаривая, вспоминая ночное происшествие, посмеиваясь друг над другом и над купцами, которых тишком обнесли. Ночь за окном висела плотной пеленой, когда Велеш поднялся.
— Все, пойду. Не то крефф хватится. У нас сегодня вурдалак в каземате. Меньшого буду учить упокаивать.
Фебр и Милад кивнули и вдруг маг оживился:
— Стой, а что с кровосоской той?
Некромант обернулся от двери и сухо ответил:
— А ничего. Сбежала.
— Что-о-о? — боевик аж приподниматься начал.
— Что слышал. Тамиру дала по мозгам и была такова. Нэд орал, как припадочный, теперь на всех дверях Бьерга такие заклятья от нечисти повесила, что скорее Цитадель рухнет, чем кто-то изникнет. Но дело сделано. Бабу не поймали.
Выученик Клесха от досады врезал кулаком по полу.
— Мразота проклятая. Она меня поедом ела. Тварь бешеная, — и он закатал рукав рубахи, показывая глубокие зарубцевавшиеся раны от покусов.
Велеш и Милад склонились, пристально разглядывая следы, оставленные кровосоской. И только Лесана глядела остановившимся взглядом перед собой, оглохнув от приступа стыда.
— Знатно… — протянул выученик Ольста. — Как вы ее вообще скрутить-то смогли?
Фебр пожал плечами.
— Да там, все чудно было. Она из леса к деревне выперлась, где мы оборотней караулили. Те-то, твари хитрые. Как мы с Клесхом приехали, затаились. Стаю решили уводить. Потом из соседней деревни утром вершник примчался, дескать, среди ночи повалили старую ель на окраинный дом, хозяев сожрали. Мы туда. Крефф говорит, мол, раньше за ними такого ума не водилось, надо капканы по всей чаще расставить, хоть одного заловить. Я поехал. Деревня еще из виду не скрылась, смотрю, баба тащится беременная, аж шатается. И лошадь сразу захрипела, осаживаться стала. Я решил, брюхатая эта — волколачка, а она как кинется, будто тень. Не гляди, что пузо на нос лезет.
Лесана окаменела, обратившись в слух.
— Как ты увернулся-то? — подался вперед Милад. — Как?
— Так коня ж поднял. На дыбы поставил, она ему в горло вцепилась и отлетела. Глаза горят, голодная… А когда снова ринулась, я ей нарочно руку в зубы всунул. Она вгрызлась, а тут как раз Клесх. Ну, у него разговор короткий — ногой в брюхо и Даром в снег вбил. Но баба сильная попалась, все равно рычала, извивалась, встать пыталась. Я такого прежде не видел. Мы вдвоем ее гасили.
— А что ж ты сразу Даром ее не приложил? — спросил Велеш.
— Что, что… дурак потому что, — без всякого бахвальства искренне признался Фебр.
— Сробел, — сразу же понял Милад.
— Если бы сробел. Вообще…
Парни заржали от крепкого словца, которым Фебр обозначил свою растерянность. А Лесана сидела, как громом пораженная.
Ее сестра. Зорянка. Едва не загрызла ни в чем неповинного парня. Кидалась, как дикий зверь! Рвалась к горлу. И это создание она, попустившись собственной дуростью, отпустила на свободу! Из-за этого разругалась с Тамиром, едва не попала под наказание (возможно даже смертельное). Из-за… твари дикой! Ведь прав был крефф, говоривший, что магу никак нельзя иметь привязанности… А она, дура, спорила с ним, доказывала. Он-то, пожитой, знает, что говорит. И черная горечь поднялась в груди, а на глазах выступили слезы.
— Эй, ты что? — послышался откуда-то издалека удивленный голос Фебра, — ты чего?
— Опусти рукав, — тихо посоветовал Велеш, приняв бледность и испуг Лесаны за беспокойство о судьбе парня.
— Ты что? — теплые ладони легли на плечи, голубые глаза взглянули с недоумением. — Я тебя напугал?
Девушка замотала головой, разгоняя слезы и рвущиеся из груди рыдания. Что она наделала! Что натворила! Как теперь со стыда-то не вздернуться? Как от острой вины не броситься в ближайший омут? Дура, дура, дура!
И в этот самый миг парень мягко притянул готовую разреветься к себе. Она впервые не воспротивилась, вжалась носом ему куда-то под ключицу и судорожно вздохнула, перебарывая слезы. Некоторое время они сидели, не двигаясь. А потом Лесана освободилась, кое-как взяла себя в руки и, стараясь сделать вид, будто ничего особенного не случилось, полезла пальцем в горшок с медом.
Он молчал, наблюдая за тем, как девушка пытается совладать со слезами. Она ела мед, и отсветы догорающего огня подсвечивали бледную кожу нежно-розовым… Фебр жалел, что не знает таких слов, какими мог бы сказать ей о том, как она сейчас прекрасна. Эти узкие плечи, которые даже вопреки яростной учебе не раздавались вширь, эти тонкие ключицы, выступающие под рубахой, эта нежная шея, кажущаяся такой длинной из-за коротких волос…
Маг вспомнил, какой она была, когда Клесх только привез ее в Цитадель. Как было жаль пригожую девку — нежную, словно цветок медуницы, с толстой, свисающей до бедер косой. Как она дичилась и боялась всего, как пыталась скрыть свой страх! Как грозила ему — старшему выученику — расправой, сама же в душе тряслась от страха. А он злился, понимая, что в ее глазах выглядит свирепым, злым чудищем.
