Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ) - страница 61
--Ты... эту... эту... женщину... погибшую... ты видел её в имении?
Аристарх вздохнул, глядя на осунувшееся лицо брата. Он любил Юлия. Любил трепетно, почти страстно. После смерти матери, чтобы Юлий не скорбел, читал ему ночами, а как-то в отцовском кабинете мальчишки нашли на столе уголовное дело. Аристарх читал с восторгом и интересом, Юлий же слушал вдумчиво и напряжённо. Но именно он проронил, что все эти убийцы - удивительно неумные, они не боятся Бога. И вот теперь тринадцатилетний Юлий, ставший жертвой растления похотливой твари, спрашивал его, убийцу, о той, что погубила его чистоту. Аристарх смотрел на брата безучастно и спокойно.
--Видел. Она погибла. Забудь о ней.
Юлий судорожно вздохнул, обжёг его взглядом, но снова ничего не сказал.
...Корвин-Коссаковский долго молчал. Воистину, великая бездна - человек, волосы его легче счесть, чем его чувства и движения сердца. Потом спросил.
-- И сожалений у вас нет?
Сабуров покачал головой.
-- Я не хотел знать, где ее надгробие. Узнал бы - помочился на могилу. - Взгляд Сабурова налился вялой тоской. -- Я пытался уверить себя, что случившееся было в чем-то промыслительно. Эта женщина остановила меня и брата перед стезями распутными. Но в итоге Юлий стал калекой. У него необычная память, и, конечно же, он не смог забыть пережитого. Он занимает ум шахматными головоломками, как несчастный Кай складывал из льдинок слово "вечность".... Я же... Я стал подлинным выродком. Брат не выносит женщин. Я не могу любить.
Корвин-Коссаковский растерянно смотрел на Сабурова, потом тихо проговорил:
--Вас можно пожалеть... - Ему подлинно было жаль этого несчастного, изломанного человека, - ваша душевная боль может быть уврачевана, поверьте... Христос... Но почему вы назвали себя выродком?
Сабуров же усмехнулся.
--Потому что любая связь с женщиной начинает мучительно тяготить меня после первой же ночи, во мне поднимается злоба. Любая из них Зина - точнее, становится ею после первого же соития. - Сабуров разворошил кочергой дрова в камине, заговорил спокойнее и рассудительнее, - мужчина имеет слабость к женщине, которая есть источник всех его слабостей. И унизительна для него эта слабость. Но сам по себе мужчина свободен от плоти, у женщины же нет ничего не плотского, она суть плоть в своей силе и в своей слабости, она отдается одному переживанию, все упования свои связывает с любовью. В стихии женской любви - что-то страшное для мужчины, притязания женской любви так безмерны, что пугают, порождая безысходную трагедию...
Арсений промолчал, в чем-то соглашаясь. Сам он искал в женщине красоту, желание обоготворить заложено было в его любви, но женщина редко являла собой тот образ вечной женственности, перед которым можно преклониться...
--Что и случилось ... - спокойно добавил Сабуров и на скулах его обозначился румянец, - но мои детские воспоминания - давно в прошлом. В определениях же я точен. С недавних пор я стал замечать, что нарочито стараюсь ... ничего не делая... влюбить в себя женщину, довести ее до безрассудства и погубить. Я стал чувствовать, что мне нравится это. Я наслаждаюсь ее гибелью. Как тогда - над омутом...
Глава 4. Легион Велиара.
Ум, принявший дурные помыслы, уже не нуждается в сатане,
ибо сам для себя стал сатаной.
Симеон Афонский
Сабуров встал и прошёлся по комнате.
-Надеюсь, вам не показалось, что я оправдываюсь. Я рассказал это по трём причинам. Не могу видеть слёз на мужских глазах. Мне стало жаль вас. К тому же, я хотел разуверить вас в вашем заблуждении. Никакой я не мертвец, не вампир и не инкуб. Я - человек, живой. Ещё - ваш рассказ ... он удивил меня. Вы сказали об убийстве на дуэли вампира, и я вдруг задумался, не была ли вампиром эта мерзкая женщина? Если да, то вампиров бесполезно убивать, это вам совет знающего человека, убившего своего упыря. Он, укусив, делает вас выродком, независимо от того, жив ли он сам или утоплен. Но, кроме того, я хотел бы услышать от чиновника полиции вердикт - подлинно ли я убийца?
Корвин-Коссаковский откинулся на спинку кресла и облизнул пересохшие губы. Как полицейский в молодости он выслушал за жизнь тысячи признаний и явок с повинной, и только священническое сословие было в этом опытнее его. Сабуров не лгал ни в одном слове - Арсений понял это, едва тот заговорил. Истина страшно и грубо проступала в его свободно льющемся голосе, в сверкающих глазах и даже в каком-то самовластном вызове собеседнику.
-И вы ни разу не встретили женщину, которую бы полюбили?
Сабуров покачал головой.
-Нет. Виной всему, наверное, внешность. Я привлекаю не женщин, а подлинно пиявок, девиц, обделенных в детстве родительской любовью, каких-то полупомешанных страстных дурочек. Это не женщины, это бездонные бочки, жажду любви которых никто не в состоянии утолить, и измученный их постоянными требованиями любви и ревностью, терплю их из последних сил. Я, в общем-то, несмотря ни на что, душевно здоровый человек, я утомляюсь и ухожу, оставляя после себя зияющую рану. Я знаю, что причиняю боль, но если не уйти, будет союз двух мучающих друг друга людей. И только. Если бы я мог полюбить сам, а не терпеть чужую любовь...
- И скольких вы погубили?
-Глупости наделали не все, но дюжина дурочек наберется, - он брезгливо поморщился. - Но, видит Бог, я предупреждал вашу племянницу, что любить ее не способен.
-А что вам сказал священник?
-Что мне нужно молиться, - Сабуров тускло улыбнулся, - я сам думал о монашестве, но не чувствую к нему призвания. В любом случае, я - не тот, кого вы ищите, хоть, может быть, стою мертвеца, упыря и инкуба вместе взятых.
