Орден Сталина - страница 108
– Имеешь в виду свою помощь? – Собственный голос показался Коле жалким, и предполагаемой иронии в нем не прозвучало.
– Если вы примете ее, милорд, – маленькое существо только теперь поднялось на ноги и с великой почтительностью подошло к Николаю вплотную. – И, дабы вы знали: я не мог бы поступить в услужение к вам, если бы вы не были тем, кем вы являетесь. У личных демонов тоже есть свой ранжир, как вам, вероятно, известно. Служить людям мелким и недостойным мне не полагается. А что касается доверия – я удивился бы и взял бы ваши слова под сомнение, если бы вы сказали, что станете полностью и во всем на меня полагаться. Так что же – вы позволите?..
И он – жестом на удивление уверенным – простер свою тонкую ручку в сторону поврежденного Колиного бока.
– А, – Скрябин попробовал взмахнуть рукой, но от одного этого жеста такая боль пронзила его ребра, что междометие перешло в стон, – делайте что хотите. Всё равно вы – только бред и галлюцинация.
Тонкая улыбка тронула губы Азота.
– Как вам будет угодно, милорд. Скажу лишь одно: стоит вам произнести троекратно мое имя, и эта галлюцинация окажется перед вами, готовая вам служить.
С этими словами он приложил свои почти прозрачные пальцы к Колиному боку. В тот же миг сильный – ураганно сильный – запах перечной мяты ударил юноше в ноздри, и он тотчас лишился чувств.
Когда он очнулся, крохотного создания из шара рядом не было. Зато Колю ждали два приятных открытия. Во-первых, голова его уже не болела. Во-вторых, вдыхание и выдыхание воздуха не сопровождалось кашлем, рвущим грудную клетку. Николай эксперимента ради намеренно кашлянул пару раз и потер губы: крови на них не было.
По всему выходило, что мерзавец Семенов далеко не так сильно покалечил его, как могло показаться: ни сотрясения мозга, ни пневмоторакса у Коли не было. Вскочив на ноги, Скрябин с безумной радостью обнаружил, что его не бросает из стороны в сторону, и предметы не троятся у него перед глазами.
– Что же мне тут пригрезилось-то? – проговорил Николай громко, а затем машинально провел пальцами правой руки по прорехе в левом рукаве рубашки. И сердце его похолодело.
Конечно, он не знал наверняка, имелись ли у него переломы ребер и сотрясение мозга после схватки с Семеновым. Но в одном Коля был уверен: на его левом бицепсе находился длинный глубокий порез, оставленный торчавшей из стены туннеля железякой. И пятна крови на порванном рукаве ясно указывали его местоположение. Только теперь на месте раны была лишь полоса гладкой темно-розовой кожи.
– Произнести троекратно имя… – пробормотал Коля, чувствуя, что ум у него заходит за разум. – Ну, ладно… Пусть галлюцинация попробует вывести меня отсюда…
7
Теперь, вечером двадцать пятого июля, Скрябин уже не считал Азота галлюцинацией. На лбу юноши не оставалось и следа от кровоподтека, отставленного ботинком Стебелькова, а ушибленные мышцы брюшного пресса почти не давали о себе знать.
Коля не один мог лицезреть демона: Вальмон тоже видел его, хотя никакого восторга от этого явно не испытывал. Когда Азот появился в Колиной комнате, красавец-перс одним прыжком вскочил на высокую этажерку, стоявшую в углу, и до сих пор сидел там, провожая недовольным взглядом каждое движение маленького гостя.
– Кто-нибудь следит за мной теперь? – поинтересовался Скрябин.
– Двое, – сказал Азот. – Один – возле парадного входа, другой – возле черного.
– По приказу Бокия?
– Нет, по распоряжению Ягоды. Он приставил к вам наблюдение еще сегодня утром и пока не снял. Завтра снимет.
До завтра Николаю ждать совсем не хотелось.
– Можешь что-нибудь с наблюдателями сделать – не убить, конечно, а как-нибудь нейтрализовать?
– Разумеется, милорд. Я могу усыпить и того и другого. При этом оба они будут считать, что до утра не сомкнули глаз.
Это Скрябину вполне подошло. Десятью минутами позже (за окнами была уже самая настоящая ночь) он положил в карман брюк маленькую бархатную коробочку и покинул свою квартиру, преспокойно выйдя через парадную дверь. На некотором расстоянии от подъезда мирно дремал на скамеечке крепкий детина в клетчатой рубашке-ковбойке. Моросил мелкий теплый дождик, и его капли падали на запрокинутое лицо филера.
8
Коля добрался до подворотни, куда выходила его конспиративная квартира, около двенадцати часов ночи. Пока он шел, дождь продолжался, и юноша успел намокнуть – но даже не почувствовал этого. Шаги его гулко отдавались от сводов старинной арки, но и звука собственных шагов Коля не слышал. Он только мельком огляделся по сторонам, прежде чем вставить ключ в замочную скважину неказистой входной двери.
Анна, конечно, не спала, дожидалась известий. Едва заслышав скрежет ключа, она скользнула в прихожую, распахнула дверь сама. А затем, ни слова не говоря, обняла Колю, прижалась лицом к его намокшей рубашке. Некоторое время они так и стояли: молча, под тусклой пыльной лампочкой без абажура, слегка покачивавшейся на перекрученном шнуре. Когда Анна отстранилась, лицо ее было влажным – вероятно, от соприкосновения с мокрой тканью.
– Извини, что я так долго, – с некоторым усилием выговорил Скрябин. – Идем в комнату, я всё тебе расскажу…
– …и товарищ Сталин пообещал реабилитировать всех кинодокументалистов, – сказал Николай. – Так что НКВД не станет больше преследовать тебя, даже если ты открыто объявишься в городе.
Его возлюбленная при этих словах только коротко вздохнула. Дурное предчувствие кольнуло Николая, и он некоторое время собирался с духом, прежде чем задать свой вопрос:
