Орден Сталина - страница 39

Пленник дернулся – то ли инстинктивно, то ли рассчитывая переместиться по комнате вместе со стулом и на время преградить Коле дорогу к телефону. Однако брючный ремень был пристегнут к батарее надежно. Попытка приподняться привела лишь к тому, что Стебельков ударился плечом о подоконник и грязно выругался.

Вальмон мяукнул коротко и недовольно, спрыгнул с подоконника на пол, а затем потрусил к Колиной кровати и устроился на ней, свернувшись на привычном месте – с краю постели.

– Я чувствую, – сказал Николай, – что желания объясняться с милицией у вас нет. Да оно и понятно. Никто не станет вызволять вас из кутузки. Вы сглупили: вам не следовало брать на дело ни список, ни тем более служебное удостоверение. Теперь ваше начальство открестится от вас, и вы сядете в тюрьму вместе с уголовниками. Но я готов обсудить сложившуюся ситуацию. Так что вы можете мне предложить?

Чекист проронил – сдавленно и зло:

– Денег у меня нет!

– Не страшно! – воскликнул Скрябин. – У меня есть. – (При этих словах глаза Стебелькова как-то странно блеснули, и от Николая это не укрылось.) – Я ожидаю от вас более интересных предложений.

– Может быть, вы хотите получить от меня какую-нибудь информацию? – Стебельков сам удивился тому, как легко он это сказал.

Коля выговорил как бы с неохотой:

– Ну, что же, может быть, это мне и подойдет. – И тут же – без малейшего промедления, но совсем с другой интонацией, – спросил: – Как на Лубянке узнали обо мне и о тех книгах?

Надо отдать Стебелькову должное – он ответил, не раздумывая, словно заранее предугадал вопрос:

– Ваша, Николай Вячеславович, бывшая подружка нам просигнализировала.

И Скрябин разом понял две вещи.

Во-первых, для него тотчас разъяснились события примерно двухмесячной давности, по поводу которых он долго негодовал и недоумевал. Его подруга – девушка из университета, лаборантка одной из кафедр, – с середины зимы нередко гостила в этой квартире. Но в начале апреля она вдруг пропала, словно сквозь землю провалилась, оставив у Николая два своих платья и косметику. На кафедре, где девушка работала, Скрябину сообщили, что она спешно уволилась. Узнавать же ее домашний адрес Коля не решился, опасаясь скомпрометировать молодую особу. И всё дожидался, не объявится ли она сама – хотя бы для того, чтобы забрать свое имущество.

А во-вторых…

– Вам известно о моем отце, – не спросил, констатировал Коля.

Стебельков усмехнулся и сказал:

– Только поэтому мы решили… то есть я решил изъять книги тайно. В противном случае их просто конфисковали бы.

«А меня вывели бы в расход», – мысленно дополнил его Коля. Вслух же произнес:

– Вот об этом, пожалуйста, поподробнее: кто именно решил послать вас ко мне? Только не сочиняйте, будто вы сами придумали обчистить мою квартиру. Вы же как-никак капитан госбезопасности. Не к лицу вам заниматься кражами со взломом.

Сотрудник НКВД помолчал – явно соотнося в голове какие-то возможности, – а затем выговорил:

– Его фамилия Семенов. Комиссар госбезопасности 3-го ранга Семенов.

8

Нельзя сказать, что Сталин не доверял Генриху Ягоде – он не верил в него. Потому-то и не открывал ему всей правды об истинной сущности проекта «Ярополк», который формально находился под патронажем НКВД. И, уж конечно, Хозяин не сообщил Ягоде, когда и при каких обстоятельствах возник этот проект: наполовину – советское учреждение, наполовину – оккультный орден. Не было в нем поначалу ничего советского, да и оккультного, если разобраться, было не так уж много. Научный эксперимент – вот что хотели осуществить его основатели. И цель эксперимента была великой, невиданной: произвести энергетический удар по Тонкому миру, вернуть прежние силы зачахшему эгрегору язычества и возвратить Русь к поклонению исконным славянским божествам.

Начиналось же всё в столице Российской империи более сорока лет назад, и Сталин точно знал, как это было.

Шла осень 1893 года, и три основателя «Ярополка» совещались в богато обставленной петербуржской гостиной, выходящей окнами на набережную Невы.

– Господин Филиппов – человек несомненных и выдающихся дарований, – говорил один из этих троих: осанистый, крепко сложенный мужчина лет тридцати пяти, с ухоженными усами и бородкой, с крупными чертами породистого лица, – однако разумно ли будет привлекать к нашему делу новых людей? Утрата секретности будет означать для нас утрату всего. А ежели принять во внимание политические взгляды инженера…

Говорящий умолк на полуслове, но никто не стал переспрашивать, о чем он ведет речь; и так было ясно. Трое мужчин расположились на диванчиках, стоящих вдоль длинной стены гостиной, и друг на друга почти не глядели.

– Всё так, Николай Михайлович, – произнес самый старший из них – густоволосый брюнет с бородой по самую грудь, возрастом далеко за сорок, с выражением лица решительным, почти фанатическим, – однако завершить наше дело без господина Филиппова вряд ли возможно. Если он не станет нашим соратником, ни мои изобретения, ни открытия Александра Степановича не позволят нам исполнить задуманное.

Александром Степановичем звали третьего участника собрания: мужчину возрастом за тридцать, высоколобого, с набрякшими веками и утомленным лицом. Выслушав сказанное, он кивнул:

– Согласен с Павлом Николаевичем. И неважно, что Филиппов – марксист по своим убеждениям. Он и знать не будет, кто именно его нанял и для чего. Мы убедим его, что, исполнив наш заказ, он продвинет вперед науку, а заодно и пополнит свои денежные средства. Он, кажется, мечтает основать журнал «Научное обозрение»? Ну, так у него появится эта возможность… А посвящать Филиппова в дела Ярополка мы, разумеется, не станем.