Королевство свободных - страница 49
Но ты и сам пока не замечаешь, как семена добра в твоих людях равно прорастают с семенами зла — так и должно быть в сердцах людей. Ты выставил папу в клетке на площади перед дворцом, чтобы народ твой видел, что ничем прочим не отличается враг их от обычных людей, так же он гадит, подобно зверю, прямо в клетке. Ты ждал, что народ твой будет бросать камни во врага своего, но как ты радовался, когда кто-то украдкой покормил его. Покормил, а потом на следующий день с упоением ликовал, когда ты расчленял его тело.
Ты щедр душой своей и тебе самому не надобно богатств. Лучшие бочонки с вином ты выставил простому народу, ибо он более этого заслуживал, а людям знатным дал награды иные, ибо многие земли предателей твоего королевства перейдут им, а также земли трусливого твоего соседа. Народ же был счастлив вином и монетами, что ты щедро, не скупясь, швырял с балкона. А потом вызвал слезы вдов, сказав, что дети тех из твоей гвардии, что полегли, сражаясь за тебя, ныне твои дети. И так хитроумно ты основал школу для будущих воинов, волчат, что подрастут и станут волками хищными, подобно тому, что изображен на твоем знамени.
Твои шаги восхищают меня, потому что ты действуешь всегда головой своей, но не сердцем. Ты запретил преследовать воинство севера, понимая, что слишком тяжелы потери в твоем рыцарстве и ополчении, а тебе еще надо наказать тех, кто не встал под знамена твои и кто пропустил врага через Великую Донну, как вы почтительно зовете эту полноводную реку.
И едва прошел хмель в головах твоих воинов, ты попросил дворян своих, прежде чем осчастливить возвращением жен, стать дланью карающей. Дланью… Я говорю это слово и смеюсь про себя. Чем чаще я стал бывать в этом, твоем, да, да, мой мальчик, твоем мире, тем чаще я стал говорить высоким языком твоих певцов и сказителей даже про себя. И этот язык прекрасен, потому что чем больше человек начинает уродовать своими механизмами землю, тем больше уродуется язык его, даже тот, каким пишутся книги.
Я стою на холме и смотрю, как твое воинство стало у Великой реки. Ибо ты там положил рубеж им. От княжества, что вероломно пропустило врагов юга, ты оставил только руины и пепел. Ты приказал сровнять с землей замки, города и деревни. Работа немалая. Даже я стал сомневаться в соразмерности ее. Но понял, как прав ты, ибо предавший раз, предаст еще раз, а дети предателей будут тоже предателями.
Ты и пленных врагов своих, что хотели присягнуть тебе, казнил без жалости, тех же, что остались честны даже перед страхом смерти, отпустил без выкупа на север. Поистине, мудро ты сделал, потому как понесут они рассказы о тебе и о юге справедливом.
Я смотрю на руины Каррлдана, на воронов и пепел. Здесь будут жить твои люди, что сражались за тебя. А воины ордена Сердце Иисусово возведут здесь свои цитадели и построят школы, где будут учить детей не поповским бредням по «Часослову», а великой и самой важной мудрости: что надо любить только государя своего и никого другого. Ты прав: трудно управлять грамотным народом, вдвойне труднее — совсем безграмотным, но как легко — полуграмотным! Этой мыслью и Вселенская Церковь не пренебрегает, потому как Писание дает читать только проверенным людям в рясах, дабы простые люди не вычитали там такого, что не вяжется с поведением попов.
Твой неистовый полководец дон Риго рвется дальше в бой. Но пусть побережет силы для подвигов на ниве мирной. Два могучих помощника есть у тебя: один разит мечом, другой кинжалом. Две женщины есть у тебя: одна любит тебя, другая покоряется тебе. Одна будет согревать твою плоть, другая — сердце. Одна подарит наследника, другая — подарит ночи счастливого забвенья. Но берегись, ведь где две женщины, там может появиться и третья. Не натруди чресла свои, ибо тебе предстоит многое еще. И кубок горя ты пригубил еще только едва. И я предвижу это. Потому что власть — это всегда горе.
Ты прекрасен на своем черном коне, в черном плаще с красным подбоем и в серебряном венце, что отливает на солнце металлом. Как и я, ты не любишь золото, ибо оно жжет тебя. А вот серебро по душе тебе.
Как бы мне хотелось подъехать к тебе сейчас и поговорить с тобой. Но я чувствую, что шаг это преждевременный. И я буду просто стоять на этом холме, незримый, и смотреть, как блестят на солнце доспехи твоих воинов, под ногами которых кровь и пепел, боль и горе.
Я буду просто смотреть на тебя с этого холма, потому что вскорости мне надо будет отправляться из этого мира по другим своим делам, которых у меня не счесть, ибо фигуры противника моего не дремлют.
Они и тебя, мальчик мой, бывший их соплеменник, вынудили к шагу преждевременному. Всегда они лезут не в свои дела со своим добром! Настало бы время, и ты сам бы нашел дорогу в миры детей Первых, но они, твои бывшие родичи, слишком боятся тебя. Да, да боятся тебя — такого, каким ты стал, свободного от многого, но скованного тленным телом, которое надо менять в муках ужасных бесконечного круга старости и младенчества.
Но все же они знают, что все, что не убивает в тебе волю к жизни, делает тебя сильнее во много раз, чем их, не знающих болезней и смерти. А посему пусть боятся тебя. Ибо страх и Первым детям противника моего тоже не чужд, как и многое, чему они заразились от смертных.
Что же, желаю тебе удачи, потому как госпожа фортуна не всегда была благосклонна к тем, кто идет своим путем. Но много ли стоят мои пожелания, ибо даже золотые монеты, которые я раздаю от щедрот своих, наутро оборачиваются глиняными черепками? Хотя ты всегда шел супротив всего, а значит, и фортуну ты привлечешь на службу себе по соображениям выгоды. Ты — торговец совестью, ненавидящий торгашей!
