Шерас - страница 398
Громко щелкнул затвор в каком-то механизме. Алеклия вздрогнул. Обернувшись к ДозирЭ, он расстегнул застежку своего великолепного бертолетового плаща и небрежно сбросил его на пыточное кресло, оставшись в легких золотых доспехах с нефритовыми вставками.
— Кто убил Андэль? — неожиданно поинтересовался Алеклия.
На этот раз вздрогнул ДозирЭ.
— Маллы, — глухо сообщил он.
— Зачем?
— Походя. Охотились на меня!
— Как они оказались под Грономфой?
— Сюркуф, которого я убил, дал им проводников.
Алеклия снял с головы лотусовый венец и стал крутить его в руках, перебирая пальцами волшебные бусины.
— А Одрина ты зачем убил?
— Он с ними заодно. И это был честный поединок…
Божественный продолжал расспрашивать, и шаг за шагом ДозирЭ поведал ему все, что произошло в последнее время, не забыв упомянуть о «Братстве Аззира и Нуригеза» и его членах, тех влиятельных особах, которые, по словам Сюркуфа и Одрина, в нем состоят. Инфект внимательно, с едва заметным нетерпением, всё выслушал и почти ничему не удивился: было видно, что он прекрасно обо всем осведомлен.
— О, мой Бог! — возбужденно заключил ДозирЭ. — Они сплели против тебя целый заговор!
— Я знаю, — довольно безучастно отреагировал правитель. — Но ничего не могу с этим поделать.
— Почему же?! Ведь тебе угрожает опасность!
— Потому что они правы! Я сам когда-то состоял в «Братстве Аззира и Нуригеза» и безоговорочно чту те священные законы, за точным соблюдением которых следит братство! Инфект, хотя и Бог, но не интол. Его власть ограничена великим множеством всяческих оговорок!
Алеклия произнес это с чувством глубокой досады, будто по-дружески жалуясь ДозирЭ на свою нелегкую судьбу.
— Так чей это ребенок? — спросил он. — Мальчик по имени Волиэну чей? Мой или твой?
ДозирЭ прошиб холодный пот, при этом он отметил и на лице Божественного необычайное волнение.
— А если бы он был твоим, мой Бог, что бы ты сделал?
Алеклия крепко задумался.
— Во имя великой Авидронии, во имя спокойствия в стране я отдал бы его «Братству Аззира и Нуригеза»! — отвечал он, отведя взгляд.
— Я не верю, что ты смог бы так поступить, Великий и Всемогущий! — запальчиво и дерзко воскликнул ДозирЭ. — Отдать своего ребенка, собственную плоть и кровь хладнокровным убийцам!
— Ты не понимаешь… — вяло защищался Инфект.
ДозирЭ подошел к «Колесу Правды» и стукнул его ногой.
— Я не верю тебе!
— Постой же! — успокоил Алеклия, приблизившись к воину вплотную. — Скажи же мне, чей это ребенок?
ДозирЭ заглянул в глаза Божественного и тут заметил пробежавшую в его взгляде какую-то добрую искру.
— Это… это мой ребенок! — от волнения хрипло отвечал молодой человек. — Клянусь всеми…
Алеклия облегченно вздохнул и, не желая больше ничего слушать, поспешно и очень громко изрек:
— Значит, ты утверждаешь, что это твой ребенок? Хорошо, я верю тебе!
Тут он взял свой плащ и собрался уйти.
— ДозирЭ, ты свободен, — сурово сдвинув брови, сказал он. — Но я больше не желаю тебя видеть и что-либо о тебе слышать. Даже вспоминать не хочу. Исполни же, наконец, свое обещание! Даю тебе последний шанс умереть в бою и навечно остаться в глазах потомков величайшим из героев! Не медли!
— Я сделаю это, мой Бог, тем более что меня теперь на этом свете мало что удерживает!
Верю.
Алеклия набросил на плечи плащ и обернулся у самого выхода:
— Позволь узнать, а куда ты дел сто берктолей, которыми я повелел тебя вознаградить за ларомов и золотую Деву?
— Половина ушла на Ополчение, половина — в храмы Инфекта…
Алеклия удовлетворенно кивнул и спешно вышел…
Накануне того дня, когда Божественный вместе с Ополчением и другими воинствами собирался отправиться в поход, ДозирЭ, Идал и Тафилус сидели в скромной кратемарье на краю Грономфы — единственном месте, где нашли свободный стол. Завтра столица опустеет, но сегодня полтораста тысяч ополченцев и цинитов до отказа заполнили все кратемарьи, трапезные, виночерпни, Огневые и от души пировали, кидая распорядителям и слугам последние оставшиеся в их карманах монеты.
— Мы снова вместе! — воодушевленно изрек Идал, поднимая кубок. — Все живые!
— Как ни странно! — обронил ДозирЭ.
— И завтра вместе отправимся в поход! — продолжил эжин.
— Вместе-то вместе, но в разных отрядах, — удрученно возразил Тафилус. — А как хотелось бы действительно быть всюду рядом, как тогда под Кадишем!
— Тафилус прав, — печально согласился ДозирЭ. — Завтра мы надолго расстанемся… возможно, навсегда…
— К чему эта грусть, друзья? — с укором говорил Идал, призывая жестом опрокинуть кубки. — Мы быстро разобьем флатонов и героями вернемся в Грономфу, украшенную победным пурпуром!
Друзья «на крови» выпили и, поскольку все были изрядно голодны, принялись за еду.
Идал продолжал балагурить, хотя и сам понимал, что завтра начнется великий поход против флатонов, из которого вернутся далеко не все: может быть, половина, может, треть, а может, вообще никто не вернется. Да и победа довольно призрачна! Вражеские орды столь огромны, что не поддаются никакому счету. Не зря день и ночь вокруг Грономфы возводятся новые укрепления. Глядишь, дело дойдет и до штурма столицы! Но ни ДозирЭ, ни тем более простоватый Тафилус и не догадывались о том, что на самом деле творится в душе у Идала…
Судьба действительно самым причудливым образом раскидала друзей по разным воинствам. Идал, как известно, возглавлял в Ополчении свой собственный отряд, который, к слову сказать, произвел на военачальников такое впечатление, что ему придали значение особой ударной сотни и даже позволили прикрепить к шлемам красивое оперение, которое Идал придумал сам. Тафилуса сначала расстроили тем, что партикулу Эгасса все-таки упразднили, но потом необыкновенно воодушевили — его и еще две сотни бывших «неуязвимых» зачислили в либеру «Черные драконы» — в отборный шеститысячный монолит, любимое детище Седермала, самый сильный отряд пешей части авидронской армии. Теперь девросколянин сидел перед друзьями весь в черном, в свободных штанах из плотной льняной ткани, которым многие удивлялись, поскольку в Авидронии штаны только начинали входить в употребление, и в высоких сапогах из толстой кожи с глухой шнуровкой. Тафилуса оставили десятником, о чем свидетельствовали хвостики на его плече, а по его регалиям, наградным платкам на шее и фалерам можно было проследить почти все важнейшие вехи победоносной военной кампании в Иргаме.
