Умирать вечно - страница 59
— Всегда найдутся те, кому наплевать на закон, — возразил я.
— Конечно, найдутся! Но со временем они исчезнут, вытравленные как зараза. Общество будущих лет видится мне чистым и светлым, не опороченным преступностью и неоправданным насилием. Да, нельзя прийти к такому обществу лишь через дебаты и споры, через демагогию в кулуарах правительства. Лишь жесткая, четко намеченная линия немедленного наказания за преступление, притом наказания достаточно сурового, чтобы исключить повторение преступления. Очень быстро люди свыкнутся с мыслью, что даже за не страшный, по сути, проступок они понесут серьезное наказание. И вот тогда-то, наконец, начнется новая эпоха взаимоуважения, терпимости, и порядка.
— Общество, живущее на постоянном страхе…
— Возможно, но лишь в самом начале этого процесса. С годами люди перестанут ощущать страх перед суровостью закона, начнут воспринимать его как должное, как неотъемлемую часть своей бытности. В какой-то степени даже закон будет возведен в ранг религии, как, например, в иудаизме. Вы, должно быть, знаете, что иудеи не столько веруют в бога, сколько подчиняются прописанным в Торах правилам. Для многих из них вера отступает на второй план, многие вообще не верят в бога и спасение, но все-таки все без исключения, они следуют тому, что написано в Торе. Точно таким же я вижу закон для будущих поколений. Люди не будут задумываться, зачем нужно то или иное правило и почему нужно ему следовать. Само существование правила будет означать, что ему необходимо следовать.
— Можно придумать хорошие, справедливые правила, — вставил я, — а можно нести чушь, сущий бред, как любили делать многие политики до нас с вами.
— Безусловно. Потому-то вся жизнь Регеля направлена на выработку оптимального для человечества в целом Свода Правил. Думаю, через несколько лет, когда мы наладим связь с лучшими юристами мира, разработка Свода закончится, и мы понесем его людям. Да, не обойдется без меча, но что поделаешь… Человек воспринимает ограничение личной свободы крайне неохотно, подчас агрессивно. Но это лишь потому, что он не осознает преимуществ, вне всяких сомнений сопутствующих любому ограничению. Пора провести четкую линию между человеческим существом и прочей фауной планеты, ведь ныне мы уже не примитивные племена охотников и собирателей; теперь мы сугубо социальные существа, нуждающиеся в социально-правовых инструментах регулирования нашей жизни. Мы не можем жить без закона, не можем жить без распределения ответственности…
— Но разве стоит ругательство отрезанной ноги или руки?
— Ругательство стоит жизни, если соответствующее положение утверждено и должным образом зафиксировано. Поймите, молодой человек: смягчение наказания является разрушительным гораздо в большей степени, чем это может показаться на первый взгляд. Тот, кому простили мелкое преступление, рано или поздно решится на более крупное. Тот, кто знает, что даже в случае раскрытия факта его преступление наказание будет относительно легким, также решится на сие преступление. Это замкнутый, порочный круг, насажденный чересчур лояльными законотворцами, не отдающими себе отчета в собственных действиях. Разорвать круг можно лишь методом жесткого и бесстрастного суда, воспринимающего мелкое и крупное преступление прежде всего как преступление. Иными словами, преступник должен нести наказание не за тяжесть своего проступка, а за сам факт его совершения. Конечно же, если он совершил особо тяжкое преступление, то расплачиваться предстоит не только ему одному, но и его близким и родным, и осознание этого дает огромный стимул подавить в себе желание преступить закон. Вы меня понимаете?
Я вздохнул:
— Я вас прекрасно понимаю, пан Шинкова… то есть ваша честь, но все же я прошу вас не назначать никакого наказания моему спутнику. Мы сейчас же покинем город и больше никогда здесь не окажемся, так зачем же вам калечить здорового человека, который еще может принести пользу если не местным жителям, то людям где-то за стенами Регеля? Подумаешь, ругнулся матом… Подумаешь, пронес оружие… Зато в соответствии с договоренностью он самоотверженно защищал Регель от налета демонов плечом к плечу с вашими же бойцами.
— Да, и потому наказание смягчено. Я ведь сказал, что подсудимый заслуживает смерти… И вообще, что за споры в зале суда? Обвинение вынесено, все слышали его… Будем переходить к исполнению наказания…
Вооруженные бойцы подняли Георгия Виссарионовича с пола, крепко схватили его под руки. Охотник зарычал, но браниться не рискнул. Я же обессилено опустил руки, ибо не видел никакого способа вызволить Гошу из передряги, в которую он угодил по собственной вине. Но спасение пришло, и я понял это, едва увидел на лбу Яна Шинкова маленькую красную точку лазерного прицела.
А потом голос за моей спиной резко потребовал:
— Немедленно отпустите его! Я сказала НЕМЕДЛЕННО! Иначе голова вашего любимого губернатора разлетится на мелкие кусочки как перезрелая тыква!
У входа в зал суда на широко расставленных ногах стояла Ника. Она не сводила прицел снайперской винтовки с головы Яна Шинкова. Девушка выглядела решительно, так что приставы заколебались. Сам губернатор покрылся пленкой пота.
— Вы совершаете ошибку, — произнес он едва дрогнувшим голосом. — Этот человек впоследствии…
— Ваша честь, вы часом не оглохли? — прошипела Ника. — НЕМЕДЛЕННО освободите его! Иначе, клянусь Фемидой, мать вашу, я перестреляю здесь половину присутствующих, прежде чем вы меня остановите. И первым делом я снесу вашу башку, господин губернатор.
