Цена всех вещей - страница 2
Но это будет стоить того — и денег, и дополнительной платы своим здоровьем, лишь бы избавиться от этого невыносимого груза. Я представляю это так, словно закрываю глаза, а просыпаюсь уже совершенно другим человеком. Слепым. Опустошенным. Счастливым. Свободным.
— О! — говорит гекамистка, хлопая себя по лбу. — Нужно было спросить, глупая я, глупая. Ты раньше пользовалась какими-то еще заклинаниями?
— Нет.
— Потому что наложившиеся друг на друга заклинания получаются беспорядочными. Путаными. Смешанными. Побочные эффекты даже не удваиваются, они возрастают мно-го-крат-но. — Она сощуривается так, что маленькие глазки буквально исчезают в морщинах. — Глупо, слишком глупо. Твое лицо кажется знакомым.
— Я клянусь, что никогда не пользовалась другими заклинаниями. — Я говорю это как можно быстрее, чтобы меня не смогли поймать на лжи. Лгун из меня никакой. Если она как следует надавит, я расколюсь. Мне хочется сжать запястье и помассировать его, но я сдерживаю порыв. Оно болит уже неделю, словно предупреждая: вот что бывает, если пользоваться заклинаниями. Вместо этого я опускаю взгляд вниз, на свои ноги. Внутри, под кедами, ступни красные и израненные. Я уже потеряла или вот-вот потеряю очередной ноготь. Отваливающиеся ногти — гордость танцора.
Если бы она знала правду, то отказала бы ради моего собственного благополучия, просто чтобы избежать этих усиленных побочных эффектов. Но я могу справиться не только с больным запястьем — с этим я сталкиваюсь в балете каждый день. Боль. Преодоление себя.
Но физическая боль и физическое преодоление. Что такое несколько порванных мышц по сравнению с болью от потери Уина?
Если мое тело должно заплатить эту цену, пусть будет так.
— Что ж, хорошо, — говорит гекамистка.
Она встает и идет на маленькую кухоньку, где хлопает дверцами шкафов и шарит по выдвижным ящикам. Потом бросает ингредиенты в щербатую кастрюлю на плите. Как насчет куриного супа с лапшой?
Пока она работает, я достаю потрепанный конверт с деньгами, кладу на стол перед собой и тайком потираю больное запястье. Она бросает взгляд на конверт и кивает.
— Ты учишься в младших классах? — спрашивает она, останавливаясь рядом с кастрюлей.
Когда суп начинает кипеть и бурлить, она переставляет кастрюлю на стол — остывать. Хотя, может, так это выглядит лишь с того места, где я сижу.
— Да, — говорю я. — Хотя фактически, думаю, уже старшеклассница. Младшие классы почти позади.
— У меня есть дочь. Она чуть старше тебя.
— О!
— Она особенная, моя дочь. Знаю, так думают все родители, но это правда.
И вот, когда мне кажется, что хуже себя чувствовать уже невозможно, меня вдруг посещает один из этих острых приступов боли от мыслей о маме. Это застарелая боль. Обычно я спокойно живу по нескольку недель, прежде чем она вспыхивает снова — боль в запястье беспокоит меня куда чаще, — однако иногда такое случается. Фотография в подарочном каталоге. Плачущий ребенок на пляже. Семьи, которые приходят в «Свит Шоппе» в полном составе. А теперь я раскисла из-за дочери гекамистки.
Как только я делаю глубокий вдох, подавив свои чувства, свет в доме меркнет. Из щелей в стенах и полу тянет холодом. Запястье пульсирует в такт биению сердца. Гекамистка стоит спиной ко мне у плиты. Она закатывает рукав и делает быстрое движение камнем, который держит в другой руке. Я не могу сказать, что в этот момент происходит в кастрюле, за колдуньей ничего не видно.
— Ты выглядишь решительно. Это хорошо. Постигай свой разум, постигай саму себя. Но молодые люди не всегда смотрят в корень, и никто не говорит о том, что делает гекам. Больше не говорят. Ты сейчас думаешь о том, как это опасно. Ведь если становиться гекамистом незаконно, это может быть плохо, не так ли? Стыдно. Глупо, как же глупо. — В квартире стоит почти непроглядная темень, за исключением кастрюли, откуда исходит свечение. Колдунья смотрит в нее. — Твои мысли не опасны. Но заклинания памяти могут привести к неловкости, особенно если ты столкнешься со своим парнем снова. Встречаешь его как-нибудь на улице, он пытается сказать «привет», ты его не узнаешь, он смущен или злится — и так далее, и тому подобное.
— Это не проблема, — говорю я. Вздыхаю и отхлебываю чай. По вкусу похоже на «Липтон», не хватает молока. В темноте и холоде, когда мое спасение уже так близко, сказать самые трудные в мире слова оказывается легко. — Он мертв.
2
Кей
Пятью месяцами ранее
Большинство людей, думая о Кейп-Коде, представляют пляжи и прогулки на яхтах, песок и солнце, родных и друзей, поедающих мороженое и играющих в волейбол. И четыре или пять месяцев в году все действительно так. Туристы заполняют городки, отели, рестораны и пляжи. Светит солнце и шумит прибой, и у нас есть смысл существования.
Но в середине января все не так. Отели и сдающиеся в аренду апартаменты пусты. Холодно. Пляж больше походит не на пляж, а скорее на край земли, и повсюду океан, заключающий нас в кольцо. Кейп-Код — это остров, вы же знаете. Два моста впускают и выпускают нас отсюда, но большую часть времени мы в ловушке, заперты на узенькой полоске суши, которую никто не стал бы искать, в полном одиночестве. Ветреное, плоское, коричневое, и желтое, и серое небо напоминает землю.
В ранних январских сумерках Диана, Ари и я отмечали праздник. Я стащила бутылку «Грей Гус» из тайника моей сестры Мины, и теперь мы чокались друг с другом, дрожа на ветру. Дорогу покрывал слой мелкой снежной крупы и мертвой листвы. Мы поскальзывались на ней в своих кроссовках, смеялись и хватались друг за друга.
