Цена всех вещей - страница 32
— Прекрасно. Я выброшу это. Пока!
Прежде чем я успела подойти к выходу, он уже разговаривал о рыболовных снастях с другим покупателем. И два с половиной дня после этого никаких вестей не было слышно.
А потом мы с Ари и Дианой поехали в Бостон, чтобы посмотреть «Злую». Меня совершенно не смутили те сто миль, которые нам пришлось для этого проделать. Я была слишком счастлива оттого, что подруги в конце концов согласились поехать.
Во время антракта, пока Ари с Дианой молча сидели по обе стороны от меня, я проверяла мобильный. От Кэла пришла эсэмэска.
...«Думаю о тебе».
Черт. Я оставила его одного. Слишком далеко.
...«Эй! Ты чего?»
— напечатала я, надеясь, что это звучит более-менее естественно. Чего нельзя сказать о чувствах.
...«Забросил работу и взял билет на паром до Бостона. Надо встретиться, когда вернусь».
Когда я вернусь. Он не знал, что я в Бостоне. Заклинание бессознательно притащило его сюда.
На секунду я позволила себе забыть о «крюке» и насладиться ощущением, будто парень по-настоящему строчит мне эсэмэску с предложением встретиться. В сердце потеплело. Слова распустились прекрасным цветком.
Я понимала, что это всего лишь текст. Однако они напомнили мне о первых днях дружбы с Ари и Дианой, когда нам было по-настоящему весело вместе, и нас не разделяли холод и отчуждение. В те времена каждая встреча казалась новым приключением.
Полным новых возможностей.
21
Ари
После пикника прошло полторы недели. До 1 августа и нашего отъезда в Нью-Йорк оставалось меньше трех. Я поехала на пляж и пришла в то самое место, где меня нашла Эхо.
Я сидела на песке все то время, пока шли занятия в классе. Все девяносто минут. Джесс думала, что я на занятиях. Я разглядывала чаек и туристов, пытаясь придумать, как заставить Эхо отстать от меня. Туда, где упала Диана, я старалась не смотреть, но чем дольше я сидела без дела, тем сильнее в голову лезли мысли о том, что будет дальше, если я не начну что-то предпринимать.
1. Я никогда не смогу справиться с побочными эффектами.
2. Эхо расскажет всем о том, что я стерла воспоминания об Уине.
3. Люди будут в ярости/растеряны/испытывать отвращение.
4. Танцевать я больше никогда не смогу.
5. Возможно, мне никогда не удастся выбраться с Кейп-Кода.
6. Если выбраться все же удастся, из корпуса юниоров Манхэттенского балета меня вышвырнут в первый же день.
7. Я останусь пустым местом и так и умру здесь, ничего не достигнув в жизни.
Ни одной из этих печальных мыслей мне не хотелось делиться с доктором Питтс, к которой заставила меня пойти Джесс. Явившись на встречу, я вновь ее разочаровала. Никаких откровений. Внезапных признаний. Рассказов о личном. Никаких изъявлений фальшивого горя. Я старалась побыстрее закончить разговор, чтобы снова практиковаться в танцах, но для того, чтобы потянуть время, нужно было что-то говорить.
— Я уже не та девочка, — сказала я. Чем более дикой и апокалиптичной была ложь, тем легче было ее озвучивать.
— Что ты имеешь в виду?
Ах-ох.
— Я имею в виду… Я чувствую себя другой. До смерти Уина я была одна, а теперь другая.
— Другая в каком смысле?
Иногда мне казалось, что доктор Питтс видит меня насквозь. Что она подозревает меня в неискренности.
— В балете некоторым девочкам приходится уходить после того, как они достигают половой зрелости. И вовсе не из-за того, что у них появилась грудь или они стали выше ростом. У них появляется страх. Рассудок не позволяет им прыгать как раньше, или же они боятся потерять равновесие.
— Это случилось и с тобой?
— Нет. — Я округлила глаза. — Это метафора.
— Метафора на что?
Я моргнула.
— Ну. Мне кажется, люди, у которых в жизни случаются потери, резкие изменения или что-то в этом роде, уходят в скорбь или начинают странно себя вести. А некоторые — такие, как я — хоть и отличаются от остальных, но не позволяют горю полностью себя захватить. — Это звучало неплохо.
— То есть ты не считаешь, что потеря близких тебя изменила? — Она постучала по блокноту серебристой ручкой. — Горевать из-за чьей-то смерти — удел слабых людей?
Я пожала плечами.
Доктор Питтс подалась вперед, закутанная в шарф, словно мамочка. Я даже не могла определить, худая она или толстая. На ней вечно были эти шарфы, просторные брюки и высокие ботинки. Точно определить их высоту не представлялось возможным, поскольку голенище скрывали штаны.
— Горе — это не слабость, Ари. Его нельзя отбросить в сторону или уничтожить. Да, оно может тебя изменить, но это нормально — люди так развиваются, растут. Меня беспокоит то, что ты это отрицаешь.
Я почувствовала, как лицо залила краска.
— Я ничего не отрицаю. Я… мисс Уин.
— Правда?
— Да, правда! Возможно, я и не пребываю в прострации целыми днями, но это не значит, что я не переживаю. Что вы вообще за врач, если настаиваете, что я должна страдать так же, как все остальные? Я переживаю горе собственным способом.
Несколько секунд доктор Питтс выглядела удовлетворенной, что невероятно выводило меня из себя.
— Гнев — это хорошо, — заявила она, и у меня тут же возникло жгучее желание перевернуть кофейный столик и выскочить вон. Если в ее планы входило довести меня до белого каления, что ж, браво. — Расскажи мне о своих родителях.
— Нет, — выплюнула я прежде, чем успела взять себя в руки.
— Почему нет?
