Бестиарий спального района - страница 32
— Давайте, — решительно сказала женщина, злобно посмотрев на Федора. — У-у, леший!
…«Ну, ничего! — думал Федор, выходя из отделения. — Не долго тебе куражиться, двойничок херов! Подсобку-то я найду…»
Понукаемый огромной золотозубой женщиной, Федор плелся, рассеянно слушая, что искалечил он ей, отморозок, музыкантишка жалкий, всю жизнь, что убить его мало, что о семье не думает…
А он думал о том, что надо найти дверь. Кровь из носу. И — домой!
— Я закодируюсь, — буркнул Федор, — и пить брошу. Только заткнись, пожалуйста!
Они сидели на остановке автобуса.
— Правда? — придвинула тетка к нему свое, слоновьих пропорций, бедро. — Точно? Моя живулька не врет?
«Что?! — в панике подумал Федор. — Кто?!»
Рука женщины легла ему на джинсы, и Федор ощутил забытое уже возбуждение. Такое мощное и — неожиданно прекрасное.
«Ничего себе, — подумал Федор. — А двойничок-то что же? Вот так триумф у него получается!»
Подъехал автобус.
7
Федор не знал усталости. Семилетний Егор, по счастью, кантовался в летнем лагере. И счастью секса не было предела. В конце концов, даже Чохова Марина Сергеевна после полутора лет простоя вполне годилась. Впрочем, надо признать: в постели она вела себя достаточно умело. Главное — не глядеть на нее…
По закону, сущность которого двойник смутно Федору обрисовал, положительная эмоция в одном мире оборачивалась отрицательной в другом. И, по логике вещей, двойничок сейчас бесплодно вспоминал давние опыты рукоблудия. А не помогало.
Федор вдруг рассмеялся.
— Что? — спросила Марина, поводившая обширным тазом под жилистым торсом Федора.
— Да так… Вспомнил кое-что…
— Ой, Федя, что-то не узнаю я тебя… Мм…
После третьего, последнего, оргазма Марина Федору опротивела. Такое с ним случалось. В гостиницах, например. Поклоннице тогда выдавались деньги — на такси и мороженое — и пинок под задницу. Фигуральный, конечно, пинок.
А вот от золотозубой деваться было некуда. Нехорошо, подумал Федор…
…В чужой, неуютной, неприятной комнате стояли клавиши «Корг», играть на которых Федор не умел, и недорогой компьютер.
Федор включил его. Хоть в игрушку какую побаловаться. Или в Интернет залезть.
В самом центре монитора висела иконка Microsoft Word. Файл назывался «Письмо Федору».
— Ёпт, — выдохнул Федор.
А ведь говорил двойник о каком-то письме.
Начало выглядело кондово: «Здравствуй, Федор!»
«Вот и свершилось, — значилось в письме далее. — Мы поменялись местами! Можешь проклинать меня, но, скорее всего, если верить Мансуру, этого уже не поправишь. Дверь между нашими мирами закрылась. Может быть, в твоей жизни что-то не так гладко, как мне хотелось бы. Но в целом я буду доволен. Не сомневайся…»
— У, сука! — прохрипел Федор.
К монитору прилипли шарики слюны.
«Согласись, — продолжал двойник, — что теперь моя очередь пожить красиво. Я считаю, ты нагулялся всласть. А чем я хуже тебя?»
— Чем?! — в исступлении выкрикнул Федор. — Он еще спрашивает чем, блядь? Уголовник херов!
«И еще одно. Ты можешь положить этому конец. Это просто. Умри. И тогда там, в другом мире, умру и я. Тем вечером, после того как я впервые прошел через дверь, Мансур растолковал, что такие обмены бывали, и не раз. Многие акыны прошли таким путем. «В конце концов, — сказал Мансур, — он (то есть ты) сам этого хочет». Так что, думаю, ты на меня не в претензии. Ведь так? А, Федь?»
— Я?! Я этого хотел?! — взревел было Федор. Но вспомнил свою исповедь на лавочке. И дворника-гастарбайтера, дующего на свои пальцы.
Хотел.
«И самое последнее, — писал двойник. — Я думал об «акынах». Вот тебе кое-какая информация к размышлению. Джим Моррисон, перед тем как умереть в ванной, очень сильно располнел. Те, кто общался с ним тогда, говорили впоследствии, что Джим как будто стал совершенно другим… То же самое говорили про Джона Леннона… То же самое — про Цоя. Финал — известен. Один умер в ванной, другого убили при странных обстоятельствах, третий заснул за рулем. Только, Федя, прошу тебя, не делай этого сразу. Дай мне пожить твоей жизнью хотя бы три-четыре месяца. Может, успею издать свои песни. И, заодно, тебя как-то реабилитировать перед, так сказать, вечностью.
Не держи зла, Федор.
Прощай».
Федор грохнул сжатыми кулаками по некрасивому, украшенному кружевными салфетками компьютерному столику.
— Феденька! Все в порядке? — спросила из кухни Марина Сергеевна Чохова.
8
…Дело двигалось к драке. Федор толкал в грудь того самого чучмека. Это точно был тот самый азиат, только теперь делал вид, что знать Федора не знает.
К чурке подтягивались свои, гастарбайтеры. Откладывали тележки, метлы.
— Что, Мансур-джан? — спросил кто-то с сильным акцентом.
— Э! — пренебрежительно ответил Мансур.
А Федор, отчаянным усилием оттолкнув сухощавого, жилистого противника, прорвался к подсобке.
Потянул дверь.
Никакого коридора за нею не было. Метлы, лопаты, ведра.
— Где? — взвыл Федор, падая на колени. — Где коридор?
Его почему-то еще не били.
Глава 7
Здесь Русью пахнет
Вот и петух пропел. Никудышный петух, дурной. Али хворый?
Добрый-то петух, он как поёть? Ку-ка-рее-кууууу, вот как. А ентот? Поперву басовито эдак — ррррр! Опосля тоненько — уиииии! И снова — ррррр! Будто василиск. Так ведь василиск-то на рассвете разве же петь-рычать станеть? Нееет, петух енто. Хворый, да.
