Бару Корморан, предательница - страница 8
– Вы принесли с собой заразу!
Глаза Фарьера расширились, тесня тяжелые бастионы надбровных дуг вверх, а изобилие пухлых щек вниз. В его взгляде мелькнул отблеск абсолютной власти – управляющего механизма, создавшего самого себя из трудов многих миллионов рук. Безжалостного не от жестокости, не от ненависти, но оттого, что он слишком велик и постоянно занят собственной судьбой. Ему просто незачем обращать внимание на крохотные трагедии, незначительные издержки своего роста!
Бару увидела все это не только в щелках глаз Кердина и в его равнодушии к беде островитян, но и в его речах и делах, которые вдруг вспомнились и стали ей понятны.
Конечно, Фарьер намеренно позволил ей увидеть истинное положение дел – то было одновременно предостережением и обещанием.
– Идет приливная волна, – произнес он. – Огромный океан достиг мелкого пруда. Грядут возмущения, смятение и разрушения. Такое случается всякий раз, когда малое присоединяется к великому. Но…
Позже Бару часто будет вспоминать этот момент, чувство, возникшее, когда вместо лжи ей преподнесли некую истину, взрослую и могущественную.
– Но, когда слияние завершится, у тебя будет не пруд, а целое море, чтобы плавать в нем, – закончил он.
Маскарадские учителя и матросы приходили в школу и покидали ее совершенно свободно. Болезнь не брала их. Прибытие второго маскарадского фрегата Бару вычислила моментально – когда по коридорам принялись бродить толпы незнакомых ей людей. Среди них Бару заметила и долговязую чернокожую девушку в звании мичмана – от силы двумя годами старше Бару, но уже имевшую право носить саблю. Бару еще говорила на афалоне с сильным акцентом и постеснялась поздороваться и спросить, как ориатийской девчонке удалось стать офицером военно-морского флота Маскарада, да еще вскоре после того, как две могучие державы сошлись в великой Войне Армад.
А соученики начали исчезать из школы: их отправляли на остров в семьи, страдающие от мора.
– За негигиеничное поведение, – объясняли учителя.
– Социальная патология… – шептались в классе. – Их застали за игрой в отцов…
Наступил период созревания. Учителя зорко наблюдали за учениками, ожидая проявлений негигиеничного поведения. Теперь Бару осознала, отчего Кердин Фарьер советовал, с кем ей можно, а с кем и вовсе не стоит дружить: некоторые помогали учителям в слежке.
Бару исполнилось тринадцать. Ее троюродная сестра Лао была на два года старше Бару. Однажды Лао прибежала к Бару, горько заламывая руки.
Они обе спряталась за пологом, который отгораживал постель Бару от остальных кроватей, – какое-никакое, а уединение.
– Лао, что стряслось? – спросила Бару.
– Мой личный наставник, – начала Лао, потупившись. – Он… – Лао покраснела и сбилась, перейдя с афалона на родной урунокийский. – Он – извращенец.
Личным наставником Лао был Дилине, преподаватель социальной гигиены – вежливый, снисходительный, непривычно бледнолицый фалькрестиец. Обычно он занимался с недисциплинированными или чрезмерно тоскующими по дому. Бару давным-давно решила, что Дилине ничем не может помочь ей на экзамене на государственный чин.
– Что он сделал? – прошептала она. – Лао, посмотри на меня!
– Он думает, у меня – социальная патология, – ответила Лао, прикрывая глаза ладонью от стыда – данный жест ученики переняли от учителей. – Он считает, я трайбадистка.
– Ой! – вырвалось у Бару.
Позже она возненавидит себя за расчетливую мысль: «Если Лао – трайбадистка, то чего мне будет стоить дружба с ней?» Ведь изучаемая наука о гигиенической наследственности гласила, что ложиться в постель с другой женщиной – преступление и за это виновную надо обязательно подвергнуть строгому наказанию.
Дилине объяснял классу, что Имперская Республика рождена революцией против вырожденцев-аристократов, извратившихся телом и разумом за многие столетия беспорядочного спаривания. Их пример показал Фалькресту истинную ценность гигиеничного поведения и тщательного планирования наследственности. «Зараза трайбадизма и содомии должна искореняться как в теле, так и в родословном древе».
Но ведь они с Лао родились на Тараноке, в таранокийских семьях. Верность семейным узам выше Маскарада и его доктрин!
– Что он сделает? – прошептала Бару.
Лао подтянула колени к груди, чуть отодвинула полог и осмотрела дортуар.
– Есть лечебная процедура. Она выполняется руками. В последний раз, когда он ее предложил, я сказала, что у меня месячные.
Бару кивнула.
– Но ты должна ходить к нему на прием каждую неделю.
Лао помрачнела.
– Вряд ли мы способны что-то предпринять, – сказала она. – Даже ты, Бару, хоть ты у него и в любимицах. Может, оно и к лучшему: говорят, лечиться нужно как можно раньше, пока зараза не проникла в наследственные клетки.
– Нет-нет, – возразила Бару и взяла сестру за руки. – Лао, я знаю, к кому обратиться. Я помогу тебе!
Лао благодарно сжала ее ладони.
– Не надо. Переживу. А тебе есть что терять.
Но Бару уже продумывала ходы. Азарт опьянил ее. Позже, презирая себя за расчетливость, она будет вспоминать: «Это была первая проба власти. И первое предательство».
* * *
Бару ошиблась и просчиталась. Напрасно она рассчитывала па Кердина Фарьера.
– Послушай меня, Бару, – негромко произнес он, словно опасался, что их могут подслушать в пустом угловом дворике за туфовой стеной. – У юных девушек и молодых женщин бывает множество истерических состояний и иных неврозов. Это научный факт, неизбежное следствие путей наследования, формирующих пол. Юноши склонны к вспышкам ярости, к насилию и промискуитету, а девицы – к истерии, перверсиям и расстройствам психики. Если хочешь стать женщиной, наделенной властью, – кстати, в Империи такие представительницы женского пола есть… и их немало, – ты должна быть очень сильной. Ясно тебе?
