Лесничая - страница 24

— Иди! — отчаянно прошептала я, надеясь, что мой голос слышно. Я не хотела кричать.

— Ты говорила мост, — воскликнула она тихо, но не достаточно.

— Что ты…

— Это, — возмущенно сказала она, — не мост.

— Великий Свет!

— Это канат, Мэй!

— По нему ходят! — я указала на канат над оврагом. — Держись за веревки по краям!

— Не могу.

— Земля и небо, Мона! Хватит глупить! Так мы всегда пересекаем овраги! Идем, пока никто не показался!

— Мы можем идти на юг. Мы найдем, как перейти овраг.

— Нет, — яростно сказала я. — Дальше на юг поселения. Мы здесь, и мы перейдем. Ты ничего не изменишь, Мона.

Если бы я так не злилась, я бы обрадовалась ее смятению, но она не вовремя решила развалиться. Я видела такое пару раз у новых скаутов, часто те, что задирали нос выше всех, не справлялись с первым переходом. Я отчаянно посмотрела на Кольма, размахивая руками. Он понял и поднял ее на мост.

Я не слышала, что он сказал ей, но видела, как она глубоко дышит сквозь сжатые зубы. Она смогла поставить ногу на канат.

— Это невозможно, — сказала она.

— Я только сделала это, да?

— Это безумие, — рявкнула она.

— Другую ногу, Мона, давай. Вот так.

Она схватилась за веревке и подвинулась на дюйм над оврагом.

— А если канат порвется?

— Порвется, если не поторопишься, — сказала я.

Зря я так сказала. Она сжала веревки так, что побелели костяшки, зажмурилась. Я проверила лес за собой.

— Мона, — сказала я, отчаянно размышляя. — Расскажи о своей семье.

— Что?

Так мы порой делали со скаутами, которые расклеивались при переходе. Заставляли их отвечать, отвлекали мысли, и ноги двигались дальше.

— Расскажи о Черном панцире. Какого цвета ваше знамя?

— Я знаю, что ты делаешь!

— Говори со мной, Мона! Какого цвета ваше знамя? Не помню.

— Голубое. Голубое с белым, — она сделала шажок. — Два скрещенных камыша, окруженные двенадцатью жемчужинами, — еще шаг.

— Почему двенадцать?

— Из-за двенадцати островов, конечно, — еще шаг.

— На каком острове ты живешь?

— Мы не… Черный Панцирь на берегу! Ты это знаешь! Я знаю, что ты делаешь! — она снова застыла.

— А твои родители, Мона? Как их звали?

— Ты знаешь их имена!

— Думаешь, я помню все мелочи вашей истории?

— Мирна, — сказала она, продвигая ноги чуть дальше. — Королева Мирна и король Каэл.

— Кто лучше нырял?

— Отец. Он был главным советником по добыче жемчуга, пока не женился на моей матери.

— Хорошо, — сказала я, она продвинулась еще немного по канату. Она прошла четверть пути. Я оглянулась. — Какую самую большую жемчужину ты находила?

— Великий Свет, не знаю…

— Любимый цвет жемчуга?

— Серый.

— Серый?

— Как поверхность озера зимой.

— Мило. Любимая озерная птица?

— Не знаю…

— Любимая рыба?

— Это бред! — она замерла снова, впившись в веревки.

Мне нужно было найти правильную тему.

— Я никогда не видела твою корону, Мона. Расскажи о ней. Думаю, там был жемчуг?

— Двенадцать жемчужин, как на знамени, — хорошо, она снова шла. — Белая, из серебра. А по форме похожа на волны.

Я не очень-то разбиралась.

— И с ней идут украшения?

Она прошла половину пути. Но тут поднялся ветер, и канат закачался под ее ногами. Она вскрикнула, согнула ноги, пытаясь зажать веревки под руками.

Я пыталась придумать подходящую тему.

— Ты сказала, твой народ поет над водой. Когда вы это делаете?

— Во время солнцестояния, в другие праздники… Надводный пир, например. Свадьбы, похороны, — она зажмурилась.

— Встань, Мона. По шагу за раз.

Она выпрямилась и подвинулась вперед, не открывая глаза.

— Один начинает, — сказала она без вопросов. — Они стоят на лодке посреди озера, у них зажжен фонарь. Лодки вокруг них подхватывают песню, когда слышат ее, зажигают при этом фонари, — она шагала, набирая скорость. Глаза все еще были закрыты. — Песня добирается до берегов, пока все острова не озаряет свет, музыка звенит над водой, — ветер налетел снова, она судорожно вдохнула.

— Ты хоть раз начинала песню? — спросила я. — Посреди озера?

— Один раз. На похоронах матери.

Ох. Плохая тема. Я хотела сменить ее, но, к моему удивлению, Мона продолжала:

— Она просила перед смертью не делать этого. Она считала, что лучше не делать то, чего не сделаешь хорошо. «Никто не идеален, но королева должна вести себя идеально», — я вскинула брови, но она не смотрела. — Она не хотела, чтобы я, только став королевой, опозорила себя. Она думала, что я от горя не смогу запеть.

— А ты? — удивленно просила я, забыв, что должна манить ее идти по мосту.

— Конечно, я смогла. Но я знала, что смогу жить по ее девизу. Я знала в тот миг, что почитать ее смогу, действуя идеально в глазах всех, — она двигалась, сосредоточенно хмурясь. — И я так сделала. Я отогнала все, я вела себя так, как она всегда учила меня, и запела. Запела хорошо. Идеально, — ветер раскачивал канат, но теперь она ровно двигалась и не замечала. — Мои родители были старыми, когда я родилась. Годами они пытались родить наследника, и я появилась. А потом Кольм через год, а там — сюрприз! — Арлен. Три ребенка родились внезапно у стареющих правителей. С первого моего вдоха все знали, что я займу трон ребенком. И мама готовила меня. Она дала мне все, что требовалось для правления страной — как себя вести, как править, когда доверять другим, а когда — себе. Она не хотела, чтобы кто-то правил за меня, потому что я слишком наивна, чтобы делать это сама.