Иисус Неизвестный - страница 134
Ибо не вразумились хлебами, но сердце их было окаменено. (Мк. 6, 51–52.)
Так же внезапен и этот конец – обрыв, в свидетельстве Марка о хождении по водам, как тот, в его же свидетельстве о Воскресении.
Жен, бегущих от Гроба Господня, «трепет объял и ужас-восторг», έκστασις, «исступление», «выхождение из себя». И ученики, приняв Идущего по воде в лодку, «были вне себя»,
Корень этих двух слов один, – древнейший, от начала до конца времен, вечный корень всех таинств,
, Экстаз. Здесь-то, кажется, и ключ, ко всему.
«Вышли из себя», из тела своего, трехмерного, отдельного, и вошли в единое, общее тело, – Его.
Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе.
Но вышли только в одно мгновение, чтобы тотчас же снова вернуться в себя, отяжелеть, упасть назад, каждый в свое тело, угрузнуть в нем, так же как, усомнившись, Петр угрузает в пучине вод. Только что расплавленное, сердце их окаменеет вновь. Так же не поймут того, что было давеча с хлебами, как и того, что было сейчас с их телом. Верят во все чудеса, и в это; но все еще не верят в Него, чудо чудес.
Вы и видели Меня, и не верите (Ио. 6, 26.), —
мог бы сказать Господь и ученикам Своим, как скажет всему Израилю, всему человечеству.
Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?
XV
Идучи по морю, подошел к ним и хотел пройти мимо них,
(Μκ. 6, 48.)
Это, может быть, самое страшное для них, потому что самое нездешнее. К бедствующим в плаванье идет на помощь; как же хочет пройти мимо? Своим путем идет, неведомым, не только мимо них, но и мимо всего человечества, – уходит от мира?
Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу. (Ио. 16, 28.)
Это первое чудо – новое по качеству, небывалое. Все чудеса бывшие – были для людей, а это – уже не для них; все – в чужих телах, а это – в Его собственном теле; к миру от Отца нисходит Он во всех чудесах, а в этом – восходит от мира к Отцу.
Это ли соблазняет вас?
Что же, если увидите Сына человеческого, восходящего туда, где был прежде? (Ио. 16, 61–62.)
Нет, не забудет их, мимо них не пройдет; но жалеет их, милует, помнит, что они плоть. Если бы сразу пришел к ним оттуда, где был, может быть, не вынесли бы, умерли от страха. Издали, медленно подходит к ним и осторожно, делая вид, что хочет пройти мимо; как бы приучает их к Себе новому, каким не был для них еще никогда; «это Я, не бойтесь». Но, сколько бы ни приучал, не могут привыкнуть, боятся. И когда уже вошел к ним в лодку, все еще не верят, не знают, кто это, – человек или дух, Он или не Он. «Вышли из себя», как бы сошли с ума от «удивления-ужаса».
Что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. (Лк. 24, 38–39.)
Жадно любопытствуют сквозь ужас: может быть, хотели бы прикоснуться к Нему, ощупать, узнать, какое тело на Нем; но не смеют: что, если рука, пройдя сквозь тело, пустоту ощупает? Только жмутся друг к другу, глядя на Него; дрожат, как овцы в загоне, нечаянно к себе пустившие льва. Чувствуют, что пахнет от Него миром нездешним, как морозом – от человека, вошедшего прямо с крещенской стужи в теплую комнату.
XVI
Было это или не было? Горе нам, если мы ответим с невежественной легкостью или с ученою тяжестью: «не было; про неправду все написано»; если отвергнем, как нелепую сказку, это чудо – прозрение-прорыв в иную действительность, туда, где зачинается новая, смертная тяжесть механики побеждающая, «невесомая материя», преображенная, прославленная, над хаосом торжествующая плоть Космоса-Логоса.
Это первое чудо с тем, последним – Воскресением, внутренне связано. В то же раннее, «темное утро», «в четвертую стражу ночи», совершаются оба; одно из явлений Воскресшего происходит на том же Геннисаретском озере (Ио. 21, 1–14); так же в Обоих видящие не узнают Иисуса и думают, что это «призрак» или «демон»; так же Он говорит им: «Это Я Сам»; так же Петр, узнав Его, бросается в воду.
Горе нам, если мы отвергнем это первое чудо, Хождение по водам, так нерасторжимо связанное с тем, последним, – Воскресением, что можно только вместе принять их или вместе отвергнуть. Если же мы скажем, что и того чуда не было, что Христос не воскрес, то нет христианства, нет христианского, а может быть, и никакого человечества; есть только человекообразное животное, огню обреченный плевел.
XVII
«Равви! ходил ли Ты по водам?» – если бы так спросили ученики, то более чем вероятно, что Он ответил бы: «ходил».
Равви! когда Ты сюда пришел? (Ио. 6, 25.),
спрашивает Его народ, вернувшийся на следующий день в Капернаум с горы Хлебов, кажется, смутно подозревая что-то чудесное в этом внезапном пришествии. Но если бы спросил Его народ не «когда», а «как Ты сюда пришел?», то более чем вероятно, что Иисус ответил бы: «Пришел, как вы, по земле». Противоречие между двумя этими ответами неразрешимо в нашем геометрическом пространстве и в нашем историческом времени; но может быть разрешается в той, еще или уже неведомой нам, предельной точке религиозного опыта, где наше пространство, трехмерное, соприкасается с четырехмерным, наше время – с вечностью, История – с Мистерией. В двух местах не может быть в одно и то же время одно и то же тело; но два тела – могут.
