Sindroma unicuma. Finalizi (СИ) - страница 256

     - Эва, я приложу все усилия, чтобы оградить тебя от неприятностей, - сказал Мэл. - Но ты сама им потворствуешь. Зачем-то пригласила Рябушкина в общежитие. А ведь я предупреждал относительно него.

     - Мне хочется, чтобы Петя остался в институте, - пробормотала я, глядя на пластиковую бутылку, болтающуюся на волнах.

     - Он должен осознать, - отозвался Мэл резко. - Пожалей ты Рябушкина, и он ничему не научится. Видишь, ему не хватало денег на хорошую жизнь. Полюбив семгу и красную икру, начинаешь воротить нос от кильки и мойвы. Кстати, из Рябушкина вышел никчемный вор. Я бы на его месте подложил артефакт в твою сумку и забрал бы, когда ты вынесла из института. Обычно таким образом выбирают лопухов-курьеров.

     - Как бы он подложил, если мы с тобой постоянно вместе? - удивилась я.

     - Так же, как попал в общежитие, когда я уехал, - заметил Мэл, вызвав мое смущение. Ведь я доверяла Пете. Я верила чемпиону и сейчас. Парень творил глупости не со зла. - Радуйся, что котелок Рябушкина варит туго, и по каким-то причинам спортсмен пошел провальным путем. Наверное, благодаря твоему дару, - хмыкнул он.

     - Значит, ты все-таки поверил Альрику?

     - Ну, скажем так... Я примерил к себе его гипотезу.

     - Мэл, если я заставила тебя быть вместе... Прости. Не хочу удерживать насильно.

     Он обнял меня и прислонился нос к носу. Мой - холодный, его - горячий.

     - Замерзла, - констатировал и создал сверху теплый колпак. - Ты так и не поняла концепцию теории символистика. Эва... Я хотел быть с тобой с первой же минуты, как увидел. Хотел и боролся. "Нельзя, - говорил себе. - Кто ты и кто она?"... Заставлял, приказывал, пытался забыть... Но чем дальше, тем становилось хуже. Символистик прав. Желание жгло. Выедало кислотой. Ворочалось где-то в груди, отравляло неисполненностью. Подгоняло... Неудовлетворенное желание... А сейчас оно выполнилось, - улыбнулся он. - И теперь вот здесь - штиль, - положил мою ладонь к себе на грудь, у сердца. - Так что, Эва, если бы ты продолжила играть в кошки-мышки, я доконал бы тебя, себя, всех вокруг... Я не дал бы спокойной жизни ни тебе, ни себе, пока не добился бы своего. У меня, сама знаешь, терпения с гулькин нос. Что захотел - то беру, не раздумывая, и уже не отпускаю.

     Приятно, что ни говори. Согревает не хуже теплого колпака над головами.

     Мы помолчали.

     - Что за опыты по материальному переносу? - спросил недовольно Мэл.

     Ишь ты, вспомнил случайно оброненную фразу.

     Я объяснила, когда и при каких обстоятельствах стала свидетельницей научного прорыва.

     - Чтобы никаких опытов, - заявил он беспрекословным тоном. - И никаких символистиков. Вот он где у меня, - провел ребром ладони по шее.

     Дождь опять зарядил мелкой моросью.

     - Альрик рассказал о побережье много интересного, - поежилась я зябко. - Очень ценная информация. О каком родственнике он упомянул?

     - Мой двоюродный дед. Комендант побережья в первые годы существования, - ответил Мэл. - Он делился со мной немногим. Я не знал о прививках. И о Гобуле не знал.

     - А о долге?

     - Знал. В нашем доме часть прислуги набирают с побережья. Неплохо, да? - хмыкнул он. - Платить не нужно. Только кормежка и одежда. Три года. Читай людей слева направо, внушай им что угодно...

     Моя мама могла работать в доме Мелёшина-старшего. Я могла намывать там полы. А могла и не удостоиться высокой чести. Отправили бы в закрытую лабораторию, чтобы отрабатывать заклинания, например, deformi*.

     Меня затрясло.

     - И ты внушал? Читал мысли?

     - Я не умею, - отрезал Мэл, нахмурившись. - Кроме того, не особо разделял тех, кто работал по найму, а кто - из-за долга.

     К парапету набережной прибило волнами ветку с набухшими почками. Столица готовилась к взрыву юной зелени.

     - Помню, отец приехал на побережье и попросил маму о разводе. Она согласилась, и он забрал меня на Большую землю. Сюда.

     - Он спас тебя от уплаты долга. По-своему спас.

     - Предлагаешь поблагодарить? - бросила я едко. - И тогда, и сейчас он считает меня ничтожеством. Каторжанская дрянь, бестолочь, недоумок... Думаешь, приятно слушать? Называй человека изо дня в день свиньей, и он начнет хрюкать.

     - Перебор, не спорю, - согласился Мэл. - Но он воспитывал в тебе...

     - ... бойца, - прервала его. - Знаю-знаю. Спасибо папуле за счастливое детство.

     - Наверное, он тоже находился под влиянием дара. Отец заставлял тебя держаться настороже, всего бояться. Если бы он сюсюкал, заваливал заботой и обеспеченной жизнью, ты расслабилась бы и дала промашку. Сытость замусоливает глаза. Пропадает чувство опасности. А ты выжила и не сдалась. Научилась конспирироваться во враждебном мире.

     Скорее, враждебный мир представить не мог, что его надуют самым наглым образом, и афера узаконится, став величайшей авантюрой века. Я - единственная слепая, которая не видит волны и получает за это неслыханные бонусы.

     - Мне даже болеть не разрешалось, чтобы не загреметь в больницу!

     - Риск того стоил, - заключил Мэл. - Ты получила блага, о которых никогда не узнала бы, оставшись на западном побережье: ходишь свободно по улицам, носишь дефенсор*, изучаешь висорику. Ты имеешь право обижаться на отца, а я понимаю его.

     Обижаться? Да я ненавижу родителя! Он выбрал жестокие воспитательные меры не ради моего счастья, а потому что сомневался. Думал, не справлюсь, не осилю, и притворство с поддельным висоратством раскроют. Но в дилемме "уплатить долг отечеству и прозябать в диком краю на задворках страны или прятаться по углам висоратского мира незаметной, но свободной тенью" Мэл встал на сторону отца.