Паладинские байки - страница 211
Они прошли еще футов двести, и перед ними открылась широкая, округлая долина, лежащая между холмов, поросших темным хвойным лесом. Посередине долины раскинулось селение – типичная для здешних мест россыпь бревенчатых домиков под четырехскатными тесовыми крышами. Через долину протекала узкая речушка, и на ней виднелись три запруды с мельницами. Замок Кастель Креспо стоял на небольшом взгорке позади селения, к нему вела мощеная дорога. А вокруг селения почти до самых краев долины тянулись возделанные поля, на которых копошились люди, хотя солнце уже опустилось очень низко, и от окрестных холмов на долину упала тень.
– Боско Тенебро, – Джудо опять достал карту, развернул ее. – Стало быть, вон те огромные сараи – это то самое, о чем говорил Яно.
Аглая кивнула, достала из своей сумы подзорную трубу, разложила ее и вгляделась:
– Народу вокруг этих сараев крутится очень много… повозки ездят… дым валит из труб…
Она передала Джудо трубу, и тот принялся рассматривать и деревню, и баронский замок, и сараи.
– Сейчас туда соваться смысла нет. Пусть все разойдутся по домам, спать лягут… тогда-то мы и пойдем смотреть, что к чему, – он опять перевел трубу на странные сараи. – Что же они там делают-то, а?
Аглая ткнула его в бок:
– На мельницы посмотри. Видишь – оттуда что-то возят на телегах в бочках, прямо в эти сараи. Еще не догадался, что это?
– Да откуда же. Я в сельском хозяйстве не силен, – паладин послушно перевел трубу на мельницы.
– А я поняла, что они делают, и даже зачем дону Креспо народ оболванивать понадобилось, – вздохнула инквизиторка. – Это, Джудо, сахарная мануфактура.
Паладин не поверил:
– Сахарная? Так ведь в Орсинье сахарный тростник не растет.
– Помнишь, когда Нино нам рассказывал, как мадеруэльцев с дальних хуторов начала напасть одолевать, он сказал, что они белую свеклу сеять начали?
– Ну? Кормовую, знаю такую. Лошади ее любят. Другая скотина, небось, тоже, а на большее эта свекла и не годится. Брюква и то съедобнее. У нас в Ингарии эту свеклу народ ел только в голодуху, даже поговорка есть – «дошли до белой свеклы», в смысле, что жрать совсем нечего стало, дальше только кора с деревьев. Хвала богам, с тех пор как картошку из Мартиники завезли, давно уж такого не случалось.
– Да здесь, в самой нищей из провинций, народ ее тоже не жалует. Так-то скотину только кормят. Зато в Аллеманской Империи из нее сахар варить научились.
– Ни за что б не подумал, как по мне, репа слаще, – Джудо продолжил рассматривать указанную мануфактуру.
– А вот. Оказалось, что из нее сахар выходит не хуже тростникового и по качеству, и по количеству, только возни больше и процесс сложнее. Сахар – вообще дело прибыльное, видимо, дон Креспо поначалу пытался крестьян по-хорошему к нему привлечь, только они здесь ко всему новому с большим недоверием относятся, а сахар издавна из кленового сока варят. Это далеко не так выгодно, самим еле хватает, зато намного легче, и горбатиться на полях не надо, свеклу пропалывая. Вот народ свеклу сажать и на мануфактуре работать и не хотел, так дон Креспо и нашел способ их заставить. Выгоду он наверняка имеет большую, потому что в здешних местах, в отличие от Аллемании, эта свекла дает два урожая в год.
– Вот как, – паладин сложил трубу и отдал ее Аглае. – Выходит, всё дело исключительно в деньгах. Впрочем… я давно заметил: все преступления в общем и целом совершаются из-за денег, похоти и власти, ну, иногда – из мести. И всё.
– Да уж, – Аглая огляделась, подошла к большой коряге, лежавшей неподалеку, и села на нее, достала из мешка лепешку и колбасу. – Давай поужинаем, пока ждем…
Джудо к ней присоединился, и некоторое время они молча жевали. Потом Аглая со вздохом сказала:
– Знаешь, я вот всё думаю о… ну, о том, что с нами случилось в Фейриё. Поначалу у меня даже такая мысль крутилась – бросить всё, отказаться от обетов, уйти и сделаться вольной птицей. Ну… зарабатывала бы пеньем, зато ничто не мешало бы с тобой встречаться и... И вообще.
Паладин на нее искоса глянул, она не повернулась, продолжала задумчиво смотреть на долину.
– Понимаешь, я ведь не смогу в этом покаяться. Каяться ведь в грехах положено, в том, за что вину ощущаешь. А я не чувствую никакой вины. Не смогу покаяться, нет. Не только потому, что у нас выхода не было. Но и потому еще, что мне это очень понравилось, и мне этого очень хотелось. Да и сейчас я бы не отказалась... А раз я не смогу покаяться, то… я ведь не чувствую больше движения сил. Ну вот и подумала – может, и правда перестать быть инквизиторкой? Как у нас говорят – сгорел сарай, гори и дом. А потом… потом сообразила, что у этого чувства нет будущего. Даже если окажется, что я влюблена в тебя, что это по-настоящему, а не потому, что ты сидской крови, а я – двадцативосьмилетняя девственница, никогда не знавшая плотских удовольствий. Если бы мы были обычными людьми, а не посвященными, было бы намного проще. Но мы посвященные, и это на всю жизнь, даже если отказаться от обетов. Вот я и решила – пусть всё, что было, останется там, – она махнула рукой за спину, в сторону Сумбры. – Я по-прежнему хочу тебя, но это уже не имеет никакого значения.
Джудо вздохнул:
– Да у меня вот те же мысли, на самом-то деле. Я ведь... может, ты уже поняла. Я ведь не просто так женщин выбираю потрахаться. Мое сидское наследие – это помимо прочего еще и способность исцелять женщин, избавлять их от страхов, душевных ран и возвращать им радость жизни. И я, посвятив себя Матери, обещался служить Ей этой своей способностью, а Она усилила ее. Потому я никогда не смогу быть с какой-то одной, даже если полюблю. Мне нравится дарить им утешение, это так... хорошо. Когда видишь, что с их душ исчезают пятна и раны, и они наполняются светом жизни. Это правильно. И так нужно. Так мне назначено Матерью.
