Паладинские байки - страница 237
Робертино, уже уставший держать топор, сказал:
– Вы только самому Эннио не говорите, что мартиниканцы для фартальцев все на одно лицо, он обидится.
– Конечно, я ему не скажу. Тем более что это неправда, по крайней мере для художников. Кстати, сеньор Роберто, вы тоже можете переодеваться.
А через несколько минут она закончила и этюд с Оливио. Паладин быстренько ушел за ширму и с радостью содрал с себя старинную тряпочку, снял сандалии и оделся. Когда вышел, маэстрина сказала:
– Ну, сеньоры, можете посмотреть на этюд, только руками не трогайте.
Они подошли. Маэстрина изобразила их рядом, но так, что холст можно будет разрезать на три части. Этюд был довольно подробный, хотя и грубоватый. Жоан вообще рассматривал его с восхищением:
– Ух ты! Да я и мечтать не мог о таком портрете! Спасибо, маэстрина.
– И вам спасибо, сеньор Жоан. Приблизительно через месяц я вам отдам этюд. И, сеньоры… вы бы не могли отнести реликвии и расписку в кунсткамеру? А то мне, честно говоря, совсем некогда.
– Конечно, маэстрина. Давайте расписку, – сказал Оливио. – А насчет моего этюда… Мне его все равно некуда девать, так что пусть у вас остается.
– Хм, – сказал Робертино. – Это ты зря. Маэстрина... Вы его не слушайте, отдайте ему этюд. Вы ведь потом все равно с него будете еще картины писать, Оливио если уж кому чего пообещал, то слово свое сдержит. А этюд мы найдем куда пристроить.
Сесилья подняла бровь:
– Вот как? Впрочем... Я ведь тоже слово держу. Так что этюды – ваши, конечно, когда я закончу с них делать эскизы для росписей.
Паладины сгребли реликвии (доспехи Поссенто и его же меч, топор и ожерелье Валенте, венец, лук и сандалии Рубесто) и ушли в кунсткамеру. Там смотритель долго и придирчиво разглядывал все вещи, проверяя с лупой, не появилось ли на них новых царапин, но в конце концов всё принял, расписку порвал на клочки и выбросил в камин.
И только когда паладины наконец пошли уже обедать, Оливио спросил:
– И какие же планы у тебя на этюд с Рубесто, а, Робертино?
Робертино усмехнулся:
– А сам как думаешь? Поместье Каса ди Альбино потихоньку отстраивают, так что твоей кузине будет где повесить эту картину. А пока отстраивают, пусть повисит в Кастель Сальваро… Алисии понравится, уж поверь.
Оливио покраснел:
– Она… все еще меня помнит? Не может быть.
– Может. Кстати, недавно она мне писала, спрашивала – не хочешь ли ты принять приглашение на весенний бал в Сальварии? Нам всё равно на четыре дня на весеннее Равноденствие дают отпуск, так что можно съездить. Не беспокойся, она все понимает, так что соблазнения ты можешь не бояться. Но просто потанцевать-то – это ведь не нарушение обета.
А Жоан, пристально глянув на Оливио, вдруг сказал:
– И вообще это даже на пользу будет. Тебе в первую очередь.
Оливио не стал его спрашивать, почему, просто кивнул. Жоан из отпуска вернулся отмеченным Девой, и теперь мог видеть всякое такое, чего не видел раньше. Оливио не рассказывал ему свою печальную историю о злоключениях в гардемаринской школе, но Жоан и сам догадался со временем, хоть ничего такого и не говорил.
На следующий день Лука Мерканте, выбранный для роли Рамона Ланчиери, и мартиниканцы Эннио и Тонио отправились позировать маэстрине, очень довольные. Правда, когда они увидели костюмы, то их довольство исчезло. И если Лука, поворчав, все-таки напялил модные в те времена штаны с накладной задницей, колет с «гусиным брюхом» и доспехи с огромным стальным гульфиком, то с Эннио так просто не получилось.
Развернув нечто из перьев, полосок пятнистой шкуры и каких-то веревочек, Эннио возмущенно спросил:
– А это вообще что?
– Костюм Воина Ягуара, – удивленно посмотрела на него маэстрина. – Мне его сделали по заказу. С книжных гравюр.
– Это не костюм Воина Ягуара, это какое-то качупальсе, тьфу! – Эннио брезгливо отбросил пестрый ворох. – Я это не надену, потому что это просто позор!
– Но... этот костюм сделали по историческим описаниям и…
– Эти описания, сеньора Сесилья, в свое время написали фартальцы, в глаза этих костюмов не видевшие, уж поверьте, – мягко сказал Тонио. – А наши тогда слишком усердствовали, стараясь искоренить язычество, и всех исторических персон изображали, скажем так… не совсем достоверно. Это потом мы начали историческую правду восстанавливать и хорошие традиции возрождать, уже когда Вера укоренилась и народ перестал кровавым богам и демонам молиться. Кстати, костюм царя Моанака как раз ничего… Только вы ему не забудьте потом другие татуировки нарисовать, не такие, как у меня.
– А какая разница? – удивилась маэстрина. – Я думала, это просто украшение.
– Нет, – Тонио взял пестрый костюм и скрылся за ширмой. И уже оттуда сказал:
– Они у каждого клана свои собственные. И еще внутри клана отличаются, ну, зависит от того, какая ветвь, да чем занимаются… Это важно. Пусть в Фарталье никто не разбирается, но росписи-то и наши тоже увидят, и поймут. Вы, пожалуй, этюд делайте как есть, а я потом вам нарисую, какие должны быть у Моанака татуировки.
– Это правильно, – сказал Эннио. – Вы так и сделайте, маэстрина. Я вам тоже потом покажу, где надо будет немножко по-другому нарисовать. А костюм… Сейчас я сбегаю, принесу правильный.
Маэстрина даже спросить не успела, откуда он его возьмет, как Эннио исчез. Из-за ширмы вышел Тонио в ярко расшитой набедренной повязке, золотых сандалиях, широком ожерелье из перьев, нефрита и золотых бляшек, в нефритовых браслетах на руках и ногах, в пестром коротком плаще с вытканными узорами, и в короне из нефрита и перьев. Опустился на одно колено на ковре и поднял голову и руки в позе человека, принимающего Откровение.
